Самое простое - увидеть в этой книге Стругацких опровержение их собственных идей, высказанных в ранних книгах - «Полдне», «Стране багровых туч», «Понедельнике», который начинается в субботу. Но это самый поверхностный слой книги и самый неинтересный. «Улитка» - сложное философское произведение с элементами сюрреализма, которое будут читать и через столетия. Скажу о том, что понял сам, когда ещё не было позднейших комментариев и исправлений.

Управление было создано в первую очередь для исследования Леса, во вторую очередь - для его освоения. Но Лес не поддаётся ни исследованию, ни освоению. И Управление, не справившись с задачей, перерождается в бюрократического монстра, плодящего безумные распоряжения. Это не сатира на советскую бюрократию, это судьба любой бюрократии, утратившей ту цель, ради которой её создавали. Что в России, что в Европе, что в Древнем Шумере, что в Древнем Китае. Когда распоряжений слишком много, и они получаются слишком безумными, наступает привыкание, и сотрудники теперь не столько работают, сколько имитируют исполнение распоряжений. Что мы и наблюдаем в Управлении.

Перец - человек чужой для Управления, главным образом потому, что новый. Он хочет понять Лес, но никогда не сможет этого сделать. Не из-за абсурдных препон в духе Кафки, а потому, что Лесу он не нужен. Он ещё, вероятно, подёргается, попытается что-то изменить, а потом привыкнет, втянется в бюрократическую рутину, будет изучать Лес издали, а по вечерам пить кефир или что-нибудь другое.

Лес враждебен человеку. Но люди некогда смогли создать биологическую цивилизацию, идеально приспособленную к местным условиям. Как любая идеально устроенная цивилизация, она со временем пришла в состояние застоя. Кто-то (из местных или пришельцев) решил этот застой взорвать. Началось Одержание, Разрыхление и Заболачивание. Судя по всему, и этот эксперимент утратил первоначальный смысл и превратился в бессмысленное насилие над лесом и несчастными жителями лесных деревень. Там - бюрократическое безумие, здесь - безумие прогрессистское. Оно ещё страшнее.

И Кандид - человек чужой для Леса. Но он сумел остаться настоящим человеком, даже потеряв память и погрузившись в растительное существование лесной деревни. Он всеми силами защищает слабых и упорно пытается дойти до Управления. Управления, где царит бюрократическое безумие, но он этого не помнит. И никогда не сможет дойти.

Оценка: 10

До чтения этого романа я считал себя фанатом Стругацких.

«Улитка на склоне» это как кошмарный сон, записанный на бумаге. Тягучий, липкий как смола, депрессивный и обреченный. Все персонажи с какой-то придурью, нет ни одного положительного. Все что-то бормочут, несут околесицу.. У меня на странице 30-й уже башка задымилась. Очень тяжело читалось, почти мучительно тяжело. Но иногда попадались занятные эпизоды, например грузовик в болоте или как Перец стал Директором. Но в целом я никому не порекомендую, начинать знакомство со Стругацкими с «Улитки». Хотите фантасмагорию, читайте «Град Обреченный» - гениальный и легко читаемый роман.

«Улитка» -это как испытание, которое я прошел до конца. Чувствую себя почти героем.

Оценка: 5

Стругацких я люблю с детства, но есть для меня в их творчестве крайне неоднозначные вещи.

С которыми - сложные отношения. А с - «Улиткой» - самые сложные.

Вещь для братьев поворотная, новаторская. И для того времени, а в особенности, в СССР, была, наверное, просто-таки «литературной бомбой», откровением.

Я честно пыталась в нее «въехать» и ею «проникнуться» много раз - и в подростковом возрасте, и уже во взрослом состоянии. Тем более, что многие друзья с укором говорили: «Ну как ты не понимаешь, тут же...». Когда же я начинала предметно расспрашивать, что именно такого, мне недоступного, понимает мой собеседник, ответы были очень разные и довольно размытые, что навело меня на некоторые размышления. Но о них - позже.

Произведение получилось сложное. Повесть двухчленная, состоит из двух частей «Лес» и «Управление», которые, в принципе должны дополнять друг друга, но мне части показались скорее параллельными, чем взаимосвязанными. Их чередование подчиняется скорее эмоциональным акцентам, а не логике. Хотя, возможно, я не права.

Очень интересный язык. Очень.

И очень много недосказанного. Стругацкие вообще любят оставлять многое на откуп фантазии читателя, но для меня здесь слишком большой простор для воображения. Практически, читателя приглашают в соавторы. Как литературный эксперимент - интересно, и, видимо, удачно так как у повести масса поклонников. Но я существо сравнительно простое и мне совсем без авторской позиции - неинтересно.

Второй момент - это излишняя образность повествования. С одной стороны - здорово. А с другой... Даже самый-самый прямолинейный текст разные читатели умудряются понимать по-разному, и это нормально. Что уж говорить о тексте, практически целиком построенном на различных образах и аллюзиях - тут есть риск так и не донести до читателей некоторые из своих мыслей. Что, на мой взгляд, с повестью и произошло.

После выхода «Комментариев к пройденному» с интересом узнала, что именно подразумевали авторы. И то, что об этом догадались только несколько их знакомых. А остальные читатели, у которых жизненный опыт, круг общения, возраст да и время проживания другие - догадывались о чем-то своем. Необычно и небезинтересно, но, увы, видимо просто не мой жанр.

Управление. Здесь - довольно жесткий и язвительный театр абсурда, доведенной до этого самого абсурда бюрократии. Хлестко, едко, безнадежно. Сам текст - «зацепил», герои - ну просто вообще никак. Как и основная сюжетная линия, которую непросто выколупать из-под различных языковых хитросплетений. Нет у меня того опыта общения с бюрократией и такого к ней отношения, какие, видимо, были у авторов.

Лес. Для меня - более интересная линия, и я совсем не удивилась, когда узнала, что она была взята из изначально писавшейся вещи «про другое». Более цельная, более интригующая и загадочная. Отдельно от «Управления» я ее с удовольствием перечитывала, хотя мои выводы и то, что полагали авторы не совпали.

Возможно, дело еще в том, что для моей примитивной натуры - книжка без героев - книжка не очень интересная. В этой повести сопереживание вызвал только Кандид и еще почему-то было очень жалко Наву.

Сложная, новаторская для авторов и для своего времени вещь, написанная образным интересным языком. С несразувычленяющейся сюжетной линией (ели ее можно так назвать). С довольно странными героями и огромным полем для читательской работы с образами.

И не то чтобы совсем безнадежная, а какая-то очень усталая. На любителя (ценителя, и т.д.). Увы, у меня с этой повестью «не сложилось», честно признаюсь.

Оценка: 7

Иногда творчество Стругацких напоминает мне бородатый анекдот:

Профессор спрашивает студента:

Ну-с, батенька, раскажите мне про электрический ток.

Вы знаете, профессор, вот еще вчера помнил, но забыл...

Какое несчастье, ОДИН-ЕДИНСТВЕННЫЙ человек в мире знал, да и тот ЗАБЫЛ!!!

Аналогичные ощущения возникают и у меня, когда кто-то задает мне вопрос: «а о чем эта книга у Стругацких?» Я пожимаю плечами и говорю - да, знаешь, уже и забыл... Конечно, это лукавство, потому как не могу, нет слов чтобы описать некотрые вещи. По другим произведениям можно сказать хоть что-то, вот об этом и об этом, вкратце, а что можно сказать об «Улитке»? Да ничего! Если просто пересказать сюжет, то тебя просто не поймут, а если попытаться рассказать о чем это написано... наверно тоже не поймут, потому, как, лично я, этого сделать не смогу. Единственно, что я могу сказать - читайте. Читайте и понимайте так, как можете, а потом, перечитайте и вы поймете, что все поняли неправильно...:gigi:

РАДУЕТ БЕЗУМНО факт того, что произведения АБС и ЭТО в частности, ВОПРЕКИ ВСЕМУ И НЕСМОТРЯ НИ НА ЧТО пользуются БЕЗУМНОЙ популярностью! Это радует!

ТРАДИЦИОННО ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ ЗА ОБИЛИЕ ЗАГЛАВНЫХ БУКВ В ВИДУ ОТСУТСТВИЯ АЛЬТЕРНАТИВЫ ВЫДЕЛЕНИЯ ТЕКСТА (К АДМИНИСТРАЦИИ САЙТА, КОНЕЧНО)

Оценка: 10

Лет десять назад, а то и больше, я уже читала Улитку на склоне. Вообщем-то я тогда все произведения Стругацких прочла, до каких только смогла дотянуться. И тут, в мое второе пришествие к фантастике, выпадает мне среди рекомендаций «Улитка на склоне». Хмыкнула, думаю, как я забыла поставить оценку, я же читала? И тут поняла, что не помню вообще ничего из книги. Ну ни проблеска воспоминания. Решила перечитать. Даже перечитывая с трудом улавливала знакомые места. Надо же так основательно забыть! Так что можно сказать, что я читала её почти как в первый раз. И что же я усвоила? И это Стругацкие? Это мэтры фантастики?! А давайте представим это произведение не под авторством великих Стругацких, а пол фамилией какого-нибудь малоизвестного или даже вообще неизвестного, начинающего автора. Дебютная книжка. Вот так я и попытаюсь её оценить, без ореола гениальности авторов.

Итак, книга из двух, слабосвязанных частей: Перец и Кандид. Хоть действо в них происходит на одной планете (?) однако они настолько разные по содержанию и даже по стилю, что я сначала разберу их по отдельности.

Спойлер (раскрытие сюжета)

травмированный после аварии вертолета землянин (?) попавший в деревню аборигенов, вылечен ими и живет среди них. Сюжет в книги в том, что он пытается уйти куда-то, то в Город, то к Чертовым скалам. При этом ищет себе попутчиков среди местных, но случайно уходит лишь с Навой, своей приемной дочерью/женой. В походе выясняет «правду» о мире, которая его шокирует и даже проясняет мозг. Наву он теряет и вынужден вернуться в деревню.

Эта часть мне нравится больше. Тут красивая фантастическая составляющая, хорошо, интересно описан Лес, есть интрига и разгадка. Однако конец книги оставляет лишь недоумение, так и не понятно, что же это такое и зачем все эти мытарства. Очень не понравились диалоги-монологи. Такой бред! Даже читать это муторно. Словно подслушиваешь зацикленный разговор сумасшедших. Правда с такой манерой подачи информации меня все же примирил случай из жизни, когда я с недоумением смотрела и слушала, как мужчина в троллейбусе минут десять разорялся из-за того, что его не предупредили, что троллейбус идет в депо. Было полнейшее ощущение, что диалог взят из книги. Бесконечные повторы одного и того же. Вообщем, после этого, я решила все же дочитать Улитку на склоне и она не казалась мне таким уж невозможным бредом.

Вся эта часть, а особенно конец, оставляет гнетущее ощущение безнадежности, человек мечется, хочет думать, что-то делать, но ничего у него не получается. Он не может выйти за границу этого мира или деревни, все бесполезно и он ходит по кругу, ну или по спирали, он не может даже свой мозг заставить мыслить.

Спойлер (раскрытие сюжета) (кликните по нему, чтобы увидеть)

филолог, мечтающий увидеть Лес, разочаровывается и пытается уехать на Материк, домой. Но вместо этого все же попадает в лес, бежит из него, вдруг становится директором всего этого Управления, и снова увязает в том же круге абсурда, но на новом месте

Что мне понравилось в этой части? Да почти ничего! Так, небольшое описание Леса и все. Если можно считать фантастикой сонный бред, кошмар, в котором мечешься по замкнутому кругу и попадаешь из одной абсурдной ситуации в другую, то да, это фантастика. Но, с этаким, социально критическим налетом. Вроде как авторы пытались показать убожество и бесполезность государственного устройства, когда человек лишь винтик, причем не на своем месте, когда все не рационально, и только по бумаге, когда никто не думает и не дает думать другим, но все друг за другом следят, пишут доносы и допрашивают. И вот эта часть настолько выпячивается, время от времени повествование прерывается какими-то диалогами, за которыми начинается улавливаться смысл, то что, как предполагаю, хотели сказать авторы. Но это все же лишь мои догадки.

Эту книгу запретили печатать как антисоветскую. Видимо что-то анти в ней есть. Правда оно так замазано бредом, что я бы сказала, что её с такой же легкостью можно назвать антироссийской, антиевропейской, антигосударственной вообще, антиобщественной. Уж слишком много там намешано. Настолько много, что смысл начинает теряться, размываться.

Так же как и в Кандиде, тут остается ощущение безнадежности, бесполезности искания, попыток мыслить. Вроде как это тест для мыслящих. Если тебе понравилось, значит свой, ты тоже хочешь мыслить, ты тоже «иной» нежели серая масса, для которой только напиться кефиром, переспать друг с другом и вообще вести жизнь растительную. Частенько встречаемый прием в подобной «высокоинтеллектуальной» литературе. А по факту, ничего кроме банальных мыслей я там не нашла. Только туману побольше, бредовых ситуаций, что бы позагадочнее было, поконцептуальнее. Наверное эту книгу надо оценивать с позиции того времени, когда её писали. Но увы, для меня это не возможно, я родилась несколько позже. Потому, если что-то не смогла разглядеть, ну что ж я не претендую на истину в последней инстанции, а лишь высказываю свои впечатления.

Итак, что же получается. Очень интересная, фантастическая составляющая с уникальным миром Леса, удивительная, но куцая, обрезанная и не оконченная в угоду психологической и социальной составляющим.

Психологическая составляющая оставляет после себя гнетущее впечатление бреда и безысходности, так как оба героя лишь мечутся по кругу, ломятся в открытые двери, но не находят выхода. Что, кстати, сами авторы и показывают в метаниях Переца по конторе.

Социальная составляющая, на мой взгляд самая слабая. У меня осталось ощущение, что в то время просто было модно плеваться в государство, хорошим тоном показывать убожество бюрократии и общества в целом. И авторы пошли по этому пути в угоду моде и части публики. Может и сами искренне в это верили, а может это наоборот такая тонкая сатира. Тут вообще не понятно. Слишком уж все гипертрофировано, что уже даже критика кажется сатирой.

Оценка: 6

О Стругацких и об их бессмертных творениях можно говорить вечно. Невероятные образы и запутанный сюжет - неотъемлемая черта любого из литературных произведений братьев-авторов.

Организованная толпа? - казалось бы невозможное словосочетание находит свое отражение здесь. Бессмысленные, безуспешные и все-таки бесконечные попытки победить Лес - тайну природы, объединяют практически все «цивилизованное» общество, представленное в рассказе. Управление, во главе с призрачным директором, осуществляет административный контроль над всеми поступками, действиями и даже посягает на мысли и эмоции.

Люди превращаются в роботов, но зачем и для чего? Как ни странно самый точный ответ звучит от «возлюбленной» Перца Алевтины - «Пупсик, миленький, ты не вникай, я этого сама ничего не понимаю, но это даже хорошо, потому что вникание порождает сомнение, сомнение порождает топтание на месте, а топтание на месте - это гибель административной деятельности, а следовательно, и твоя, моя и вообще...»

Управление ради управления - такая глупость и такая актуальность, что прямо становится не по себе. Чиновник занявший должность забывает, зачем эта должность нужна и использует свои полномочия на себя, а его начальники и его подчиненные делают то же самое, образуя закрытую систему. Это механизм не для людей, а против людей. Воспитанные такой системой Домарощинеры выискивают и вынюхивают несогласных, инакомыслящих и просто ДРУГИХ как вредных для системы субъектов, чтобы изолировать и подавить их НЕПРАВИЛЬНЫЕ поползновения.

Словно одинокий путник, заплутавший в огромном и мрачном лабиринте, читатель Улитки на склоне пытается найти выход - уловить смысл рассказа, но.. сделать это так же сложно как и улитке, посвятившей всю свою жизнь упертому движению к высоте, к склону..

Оценка: 10

Одна из самых любимых вещей братьев Стругацких. Даже не могу объяснить почему. Общее впечатление от этой повести складывается из множества факторов. И девяносто процентов из них положительные. Ну, а оставшиеся десять, это скорее всего уровень моего личного восприятия. Дело в том, что своего собственного АБСОЛЮТНО четкого ответа о сверхидее этого произведения у меня нет, братья Стругацкие сами объясняли замысел своего творения достаточно туманно (может оно и к лучшему), а что касается сотен и сотен разборов, литературных статей и рецензий на эту книгу, которые существуют на сей день, то, хотя я многое для себя уяснил из того, чего в тексте просто не заметил, или же не уловил двойного смысла, но со многим из всего об «Улитке» написанного из научных и литературных трудов, я не совсем согласен. Тем более, что эти статьи, хотя во многом и схожие, во многом повторяют друг-друга и сходятся во мнении о сути задумки этой повести, во многом противоречат друг-другу. Из чего я сделал вывод, что восприятие этой великолепной книги должно быть для каждого чисто субъективным и индивидуальным. Каждый читающий обязательно вынесет из всего этого что-то своё, и впечатления и ассоциации будут весьма различными. В принципе, так оно и есть. Поэтому я не буду вдаваться в подробный рассказ о том, как я понял каждую из частей повести и что я для себя вынес после прочтения этого произведения. Скажу лишь об общем впечатлении от каждой из частей. «Кандид» - читается, как страшная сказка, действие которой происходит в паравселенной. «Перец» - весьма жесткая и колкая сатира на чиновничье общество, но очень и очень интересная.

Люблю читать эту повесть совсем не за сюжет. Она является одной из самых частоперечитываемых у Стругацких вместе с «Хищными вещами века», «Понедельником» и «Градом Обреченным». Только если их я перечитываю за сюжет, за интересную идею, за приключения героев, за фантазию авторов, то «Улитку на склоне» я люблю и обожаю за текст. За язык, стиль, образы, символичность, высочайший литературный уровень и т.д. Когда я перечитываю всю повесть, или выборочные главы, я испытываю настоящее наслаждение. Прямо-таки упиваюсь каждой фразой. Это великолепный источник афоризмов. Думаю, что не сильно преувеличу, если скажу, что практически половина произведения выписана мною в специальную толстую тетрадь, в которую я собираю понравившиеся цитаты из различных книг. Помнится, что когда я впервые читал роман Б.Стругацкого «Поиск Предназначения», то точно также наслаждался каждым словом, как профессор-филолог. Но «ПП» я перечитываю намного реже, потому что это произведение весьма тяжелое и когда хочется скрасить свой досуг и порадовать сердце и душу предпочтение отдается всё же «Улитке».

Оценка: 9

Повесть всегда была в числе моих самых любимых произведений, причем как первый ее вариант, известный как «Беспокойство»(более стройный и логичный), так и второй(с линиями Переца и Кандида - более сложный, богатый на философские аллюзии).

«Улитка» - о тщете усилий Человека. Иногда она мне кажется самой пессимистичной и трагической повестью АБС. Тщета усилий Переца, стремящегося то попасть в Лес, то, в конце концов, уехать на Материк - это символ напрасности действий Человека в условиях борьбы с непознаваемым и грозным Нечто. Человеческая цивилизация закольцевала саму себя, она мечется среди гигантских стен, которые она сама же и создала и окружила ими себя. Человечество само себя тормозит своим бюрократизмом и примитивностью мышления. Кто окружает Переца в Управлении? Безграмотный Домарощинер, готовый по одному росчерку пера выполнить любой, даже самый глупый приказ шефа. Похожий на автомат Ким, который даже не находит времени задуматься, что же происходит. Неуловимый Директор, менторски вещающий директивы по телефону. Ограниченная Алевтина, ждущего от нового Директора любой, даже самой абсурдной Директивы. А рядом с Управлением - похотливый кефироман Тузик, неуверенный в себе Квентин, самовлюбленная Рита... Сам Перец - это лишь птица, залетевшая в комнату и бьющиеся крыльями о стекла и стены, пытающаяся вылететь на свободу.

Человечество не доросло до Леса, оно не способно стать на ступеньку выше, губит самое себя.

Немного лучше в этом ряду выглядит пилот Кандид, попавший в Лес в результате аварии и живущий среди аборигенов. Попав в чуждую цивилизацию, в непонятные, временами - варварские условия, Кандид не теряет себя, присутствия духа. Обстоятельства обостряют в нем качества Исследователя, мужественного, смелого, находчивого. Он пытается выбраться из Леса, добраться до Города, пытается познать окружающий мир, противостоять невзгодам и бездумной жестокости.

Но и его усилия, похоже, напрасны. Лучшее, что ему остается, это место и слава Молчуна, повергателя мертвяков, со скальпелем в руке. Что же будет делать Кандид, когда к деревне подступит Одержание? Найдет ли человеческий ум Выход?

Оценка: 10

Оценивать подобные произведения крайне трудно: кажется, что надо оставить только пару десяток и понизить все остальные оценки на один балл. Почему? Да потому что это шедевр, коих осталось мало. Опять же, почему? Потому что... Я не знаю, просто остались такие ощущения, ощущение некой гениальности и непревзойденности. Почему? Надо читать, чтобы понять ЭТО.

Истории двух людей, главных героев, несмотря на первоначальное впечатление огромной разницы между ними, очень похожи. Хотя один хочет попасть в Лес, а другой выбраться из него, оба они не могут понять ничего, что происходит вокруг: Перец, непонятно как попавший в мир Управления и не нашедший своего места в нем; Кандид, непонятно как попавший в мир (а это действительно другой мир, другая реальность) и не нашедший своего места в нем.

Стругацкие великолепные психологи: каждое действующее лицо обладает своим индивидуальным характером, другого такого в этом произведении найти невозможно. Образ Навы просто бесподобен: возникает ощущение, что эта девушка, не перестающая болтать и раздражающая окружающих, действительно существует и она где-то рядом.

Читая, разбираясь в перипетиях сюжета, стараешься понять значимость того или иного события, раскрыть то, что тебе непонятно. Зачастую это происходит одновременно с поисками и главных героев, которые также пытаются отыскать ответы на вопросы, столь мучающие каждого из них.

Главный вопрос всего романа: роль человека в мире и восприятие этого мира. Если мы не можем понять, как в этом мире что устроено, как можно назвать самого человека? Улитка. Улитка, тяжело ползущая вверх по склону, пытающаяся познать, что там дальше и сознающая, что она по-прежнему почти на том же месте и сдвинулась лишь чуть-чуть, да и то непонятно куда…

Оценка: 10

Так сложилось, что я больше читаю зарубежную литературу, нежели отечественную. С творчеством Стругацких до настоящего времени был знаком лишь по паре-тройке рассказов, прочитанных в разных сборниках, они меня особо не впечатлили. Тем не менее, решил прочесть «Улитку на склоне» по рекомендации и не прогадал, произведение высочайшей пробы, ничем не хуже лучших образцов западной интеллектуальной фантастики. Поначалу возникает соблазн провести здесь параллель с лемовским «Солярисом», там Океан, здесь Лес, но по многогранности охваченных тем «Улитка» конечно же шире, масштабнее. Эти произведения нельзя сравнивать по принципу «лучше-хуже», они разные, и это замечательно. В «Улитке» мы находим и приключенческую экофантастику, и социальную сатиру, и антиутопию - все эти элементы соединяются в неразрывное целое.

Повесть состоит из двух параллельных сюжетных линий, которые не пересекаются между собой, но чередуются в тексте в шахматном порядке. Место действия определить сложно - в начале я думал, что перед нами другая планета, но с тем же успехом это может быть и Земля, только подвергшаяся необычной трансформации - хотя авторы об этом не говорят ровным счетом ничего. Определенно можно сказать только, что по времени события происходят во второй половине ХХ века, есть упоминание, что один из главных героев, Перец, 1930 года рождения, а он еще мужчина далеко не старый. Перец, филолог по образованию, прибыл в Управление с Материка, чтобы попасть в Лес, который видится ему отдушиной, точкой выхода из серой бюрократической рутины мерзости бытия, но пропуска в Лес получить не может, а вернуться обратно тоже не получается.

Кандид, научный работник управления, судя по всему микробиолог, несколько лет назад разбился в лесу на вертолете и с тех пор обитает в деревне среди местных жителей. Его главная цель - найти выход из Леса, попасть обратно на свою биостанцию. Для этого ему необходимо разыскать хозяев Леса, он готовится отправиться в путешествие в лесной Город, который вполне может оказаться мифом. Путешествие может оказаться опасным, в Лесу водятся мертвяки, в озерах скрываются «русалки», по дорогам бродят воры, забирающие себе всех встречных женщин, да к тому же повсюду раскинулись топкие болота. Кандид частично утратил память в результате амнезии, у него есть молодая жена из местных, но тяга к перемене мест в нём столь же сильна, как в Переце, только векторы стремлений у них прямо противоположные, хотя конечная цель одна - свобода.

Очень понравилось, что все персонажи, даже второстепенные, обладают каждый своей узнаваемой манерой речи, что позволяет лучше раскрыть их внутренний мир. Диалоги также достойны отдельной похвалы, довольно часто встречается качественный абсурдный юмор. Интересен дуализм Леса и Управления, вначале кажется, что здесь есть какие-то легуиновские отголоски, но на деле конфликта между Природой и Прогрессом нет никакого - они существуют одновременно и параллельно, и в неком симбиозе, являясь зеркальными отражениями единого целого. Лес и Управление можно рассматривать с абстрактно философской точки зрения, как аллегории жизни и посмертного существования, но лучше следовать авторскому замыслу, принимая всю концепцию мира, как аллюзию на советский строй, где половина сидит (Лес), а половина охраняет (Управление).

Неслучайно существуют подразделения по охране Леса (от кого?) и искоренению (чего или кого?). Читать повесть правильнее всего чередуя главы Переца и Кандида, тогда достигается задуманный эффект полной безнадёжности. У каждой из двух сюжетных веток открытый финал, и если читать их в отрыве друг от друга, то читатель вполне может додумать себе желаемый хэппи-энд, но авторы такого здесь не предусматривали. Обратите внимание, что в кабинете директора развешаны таблички, капсом вопиющие о том, что Выхода Нет! Вся обреченность положения Переца и Кандида становится понятна лишь во взаимосвязи, каждый считает, что хорошо там, где нас нет, но мы-то со своей дистанции видим, что и Лес, и Управление - части одной Системы, переплавляющей Личность в аккуратные бруски чугунных фабричных заготовок.

Отношение мыслящего человека к власти, к идиотским законам авторы показали великолепно. Повесть получилась такой яркой, образной и пронзительной по причине того, что Стругацкие здесь не щадят ни себя, ни окружающих, рисуя отвратительную картину в (сюр)реалистических красках. Высший долг каждого честного человека - стать маленьким камушком в беспощадных жерновах «прогресса» и административной системы, при этом любой успешный драконоборец с неизбежностью сам превращается в чудовище. Готовых ответов на вопрос «что делать?» авторы не дают, они не боги, каждый сам должен отыскать свой путь, только так можно найти выход из Управления, из Леса. По финальным ощущениям «Улитка» скорее созвучна «1984» Оруэлла, нежели «Солярису», здесь есть над чем задуматься, взглянуть на себя и окружающих со стороны.

Оценка: 10

Злая, очень злая книга. Зато честная.

Начало напрочь обескураживает своей прямотой. С первых страниц повести про Перца - неприкрытая едкая сатира на ГБ-шника. Совершенно не понимаю, насколько надо было быть безбашенным редактором, чтобы подписать эти повести в печать в 1960-х годах. Зачем был нужен такой риск? Вопрос риторический. Просто далее-то всё уже пошло по-взрослому. Стругацкие показали себя настоящими мастерами игры в прятки с цензурой. Текст метафоричен до предела. Просто феерия гротеска и метафор. И оттого текст очень многослоен.

Хотя, конечно, такая стилистика, вынужденная игра с цензурой, сыграла свою злую шутку. Да и не могла не сыграть. Многие смысловые посылы запрятаны столь глубоко, что полностью расшифровать повесть, вероятно, не дано никому - только усилиями многих исследователей. Но для меня тут свой плюс. Критику не читаю и потому при каждом перечитывании в голову приходит что-то новое, «открытия» совершаются.

По сатирической части приведу избитую цитату. Не могу не привести. Скажу лишь, что тут вся суть свершений эпохи или облика строителя коммунизма.

Спойлер (раскрытие сюжета) (кликните по нему, чтобы увидеть)

«Я знаю только, что они способны на любые крайности, на самую крайнюю степень тупости и мудрости, жестокости и жалости, ярости и выдержки. У них нет только одного: понимания. Они всегда подменяли понимание какими-нибудь суррогатами: верой, неверием, равнодушием, пренебрежением. Как-то всегда получалось, что это проще всего. Проще поверить, чем понять. Проще разочароваться, чем понять. Проще плюнуть, чем понять.»

И в этом была действительно большая беда. Ибо ранее на Руси Понять умели и могли почти всегда.

Впрочем, сатира сатирой. Но кроме неё есть ещё два крупных пласта. Первый - это предельно честные, на грани цинизма, рассуждения о природе человека как такового.

Вот, например, снова звучит та же мысль, что и в «Хищных вещах века», только тут прогнозом прямым текстом:

Спойлер (раскрытие сюжета) (кликните по нему, чтобы увидеть)

«Будете слоняться от хрустальной распивочной до алмазной закусочной.»

Или пример просто одного из наблюдений за природой человека:

Спойлер (раскрытие сюжета) (кликните по нему, чтобы увидеть)

«Когда люди сами говорят о себе, они либо бахвалятся, либо каются.»

А второй пласт - то, за чем спрятана сатирическая основа романа - суть полностью самостоятельный сюжет, самобытный мир. И это гениально. Да-да, отвлекитесь от проблем борьбы с Системой, от всего социального в тексте. Всмотритесь в описания и загадки мира Леса - мир биоцивилизации интригует и потрясает. Единственное, о чём я пожалел - слишком мало ответов именно по этой линии произведения.

И всё же - роман не для всех. Кого-то отпугивает почти открытая депрессивность текста. Кого-то - неформатный способ подачи материала (сейчас такой роман кто-то бы и к «альтернативе» отнёс). А мне «Улитка на склоне» очень нравится. Ибо это из тех произведений, когда при чтении нужен мозг, причём не только обрабатывать информацию, но осмысливать её, искать параллели, связи, исходники метафор, и так далее.

Оценка: 10

Мой мозг стал почти жидким.

Слишком много несуразностей. Вряд ли вы сможете связать события с помощью логики. Хотя, не исключено.

Главный герой повести - Лес. Который живет своей жизнью. Который плевать хотел на людей. Который пережевывает их и выплевывает на свет совсем другими.

История о надвигающемся апокалипсисе. И о двух совершенно разных героях, которые пытаются идти против системы.

Тема у книжки - конечно же - есть, однако сформулировать ее адекватно очень сложно. Но это вовсе не потому, что оная тема как-то нечетко обозначена или тематическая суть, что называется, “петляет». Отнюдь. Логика изложения - прямолинейна как рельсы на степном перегоне. Сложность - в ином. В авторской манере подачи материала.

А так-то, да боже ж мой, чего же проще-то: есть Лес - гигантская квазиразумная экосистема (а может и не «квази»). Лес производит огромные объемы пищевых ресурсов: грибы, ягоды, а в отдельных местах - даже съедобную почву, по вкусу и по фактуре напоминающую сыр. Лес оказывает тормозящее воздействие на психику, в его границах реализуются какие-то непонятные процессы упорядочивания биомассы, включая управление любыми элементами социума, локализованными на его территории. Для изучения Леса и (надо понимать) освоения его ресурсов создано Управление, сотрудники которого пытаются разобраться в его механизмах.

Вот и все, собственно. За исключением того, что все «действо» реализовано в виде некоей аналогии «Замка» Кафки - в форме упорядоченного абсурда, обладающего своей строгой внутренней логикой.

И тем не менее, все это - детали. Важные, но не настолько, чтобы придавать им первостепенное значение. Действительно важно то, что я до сих пор не могу сформулировать Идею произведения. И вовсе не потому, что ее нет - упаси, Господь, даже просто подумать ТАК о ТАКОЙ книге. И не потому, что книга многогранна или самодостаточна, нет. Такие самодостаточные, «самоценные» книги, которыми можно просто восторгаться как произведениями искусства - они, да, большая редкость. Но они - встречаются. Хотя бы тот же «Многорукий бог далайна».

Здесь - другое. Здесь - ГЛУБИНА (жаль, что нельзя сделать буквы крупнее). Смыслы внутри смыслов, противоречия внутри противоречий, абстракции, перетекающие в конкретности и наоборот. С книгой можно мысленно беседовать (нет, я не сошёл с ума, я в порядке). Но эта беседа, этот диалог - именно с книгой, отдельные герои просто периодически вставляют свои реплики, не более того.

Начну с того, что не могу не сравнить данное произведение с произведением «Беспокойство», предыдущей формой этой необычной и многогранной истории, граней на которой теперь еще больше, чем прежде. «Беспокойство» более романтично и прозаично, герои которого - это глубокие знакомые персонажи вселенной «Полудня», и «Управление» во многом показано в том же прогрессивном ключе, общество которого представляет из себя ученых, изобретателей и просто любознательных личностей, которые, не смотря на все возрастающую ответственность, рвутся к знаниям и совершенствованию, в поле проблематик которого стоит ребром вопрос о человеческом знании и беспечности подходов к этому знанию. Эти вопросы и поднимает главный герой Горбовский, пытаясь предостеречь человечество от возможных последствий. И вся линия Горбовского кардинально отличается от линии Переца, что полностью и переворачивает восприятие мира произведения «Улитка на склоне». Это уже другой мир, который никак не связан с миром «полудня» и её романтичными положительными героями. И наиболее остро с этим миром резонирует линия Кандида (в прошлом Атоса-Сидорова), которая практически осталась неизменна, как по смыслу, так и по восприятию, но изменилась общая синергия двух сюжетных линий, что делает из произведения более острую психологическую драму, проблематика которой раскрыта уже под другим углом. Теперь по порядку:

1. Тоска Переца по пониманию и его личное отчуждение. Линия Переца для меня - того, кто уже прочитал произведение «Беспокойство», представляет самый важный интерес, потому что это основная причина перестройки моего восприятия книги. И понять его историю наиболее важно, потому что теперь это сложная психологическая и фантасмагорическая пляска из самокопания, глубины характеров окружающих персонажей, а так же нагнетаемого саспенса, когда мир вокруг главного героя буквально сходит с ума, при этом ломая под себя его волю и здравый рассудок. Абсурдность происходящего нагнетает психологизма еще сильнее, ведь вся жизнь «Управления» сводится к совершенно диким и глупым моментам, которые буквально приводят Переца в ужас. Начиная от очень странных пристрастий практически всех сотрудников управления к кефиру, продолжая пошлостью и мерзостью откровений водилы Тузика, заканчивая зомбированием и раздачей персональных приказов по личному телефону. Представленное общество буквально развращено и лишено даже малейших крупиц сознательности: они работают на сломанных ЭВМ, имитируют бурную деятельность и ищут только малейшего повода, чтобы сбросить с себя свои обязанности, ездят в лес на аванпост за зарплатой и стреляют в упор, если кто-то задержался у кассы. «Управление» буквально задыхается в собственной бюрократии, которая, видимо, и была создана для того, чтобы лишить возможности кого-либо что-то поменять и начать разбираться в царящем беспределе. И единственным, кто понимает это и является Перец, который по началу старается во что-то вникнуть, но затем устав от непонимания окружающих, полностью отчуждается и опускает руки. Последним аккордом бюрократическая машина подминает под себя его волю, формально ставя его практически на вершину этой дикой гнилой пирамиды, давая понять всю тяжесть и тщетность стремлений изменить хоть что-то.

Проблематика линии Переца, казалось бы, лежит на поверхности: это буквально высмеивание бюрократии, в принципе как системы управления чем-либо, и гиперболизация всех её пороков и недостатков, а так же всех нас, кто так же, как Перец, опустил руки и выполняет дибильные поручения по личному телефону. Но если бы это был просто сарказм и злая ирония - тогда произведение воспринималось бы просто, как сатирическое (в чем авторы несомненно мастера). Но в нем есть что-то еще: то, что и привносит история Кандида.

2. Кандид и его забытое прошлое. Если в «Беспокойстве» я воспринимал судьбу Атоса, как личную драму человека, который пытается выбраться из болота собственного беспамятства, из оков собственной поврежденной психики, который пытается осознать происходящие процессы, их причины и следствия, а затем, понимая всю неизбежность жестокого «биологического» прогресса, пробует что-то изменить несмотря ни на что, то теперь для меня очень важно понять: кто такой Кандид на самом деле, вернее кем он был до того, как буквально «свалился» в лес. Это ученый, который изучал лес - его структуру, флору и фауну, его микромир. Ученый, который так же работал в этом самом «Управлении», которое читатель успевает возненавидеть еще на середине повести. Но что же получается? Именно «Управление» давало распоряжения Кандиду изучать лес, а значит цель этой организации и состояла когда-то именно в этом, когда-то в нем работали настоящие ученые, которые старались докопаться до тайн партеногенеза этой странной «биологической» цивилизации. Но ведь именно этим и занимались люди «полудня» на планете Пандора, но по мрачной версии «Улитки на склоне» что-то вдруг пошло на спад - прошло около трех лет с момента пропажи Кандида и «Управление» начало забывать свою цель и свое назначение, захлебываясь все в том же болоте (но бюрократическом). И данное наблюдение очень символично с точки зрения картины мира «Улитки..» и её общей проблематики.

3. Общая проблематика повести. Если в «Беспокойстве» мы имели две сюжетные линии, которые по сути никак друг на друга не влияли, но при этом очень сочно дополняли и привносили колорита именно во вселенную «полудня», раскрывая еще глубже и больше её романтических героев, то здесь мы имеем именно синергию двух историй, которые резонируют друг с другом на самых высоких тонах. По своей сути это одна большая история о преодолении - история о том, как не дать себе утонуть в пучине непонимания, не быть отчужденным, а пытаться что-то изменить. В случае Переца - это отрицательный пример светлого человека, который прогибается под систему, оправдывающую не закономерность, а разрушительный хаос. В случае Кандида - это пример противостояния, когда из хаоса непонятно протекающих вокруг процессов, получается закономерность, которую в общем счете герой осознает и кидает ей вызов. Это повесть еще и о стремлении к пониманию. Тоскует по понимаю Перец, который буквально сходит с ума в обществе царящей бюрократии, пытается найти понимание и Кандид, пребывая в примитивном социуме иного мироощущения, от того сталкиваясь с собственными психологическими барьерами. Каждый из героев как бы психологически ощущает себя в некой подсознательной трясине, из которой выбраться суждено только одному из них.

В итоге получилось сильнейшее философское произведение, которое по смысловой нагрузке значимей, чем предыдущая его форма. Оно более острое, более витиеватое и запутанное, более психологичное, которое способно собрать из двух сложных многогранных сюжетных линий одну яркую смысловую мозаику.

Оценка: 10

Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий

Улитка на склоне

За поворотом, в глубине
Лесного лога
Готово будущее мне
Верней залога.

Его уже не втянешь в спор
И не заластишь,
Оно распахнуто, как бор,
Всё вглубь, всё настежь.

Б. Пастернак

Тихо, тихо ползи,

Улитка, по склону Фудзи,

Вверх, до самых высот!

Исса, сын крестьянина

Глава первая

С этой высоты лес был как пышная пятнистая пена; как огромная, на весь мир, рыхлая губка; как животное, которое затаилось когда-то в ожидании, а потом заснуло и проросло грубым мохом. Как бесформенная маска, скрывающая лицо, которое никто еще никогда не видел.

Перец сбросил сандалии и сел, свесив босые ноги в пропасть. Ему показалось, что пятки сразу стали влажными, словно он в самом деле погрузил их в теплый лиловый туман, скопившийся в тени под утесом. Он достал из кармана собранные камешки и аккуратно разложил их возле себя, а потом выбрал самый маленький и тихонько бросил его вниз, в живое и молчаливое, в спящее, равнодушное, глотающее навсегда, и белая искра погасла, и ничего не произошло - не шевельнулись никакие веки и никакие глаза не приоткрылись, чтобы взглянуть на него. Тогда он бросил второй камешек.

Если бросать по камешку каждые полторы минуты; и если правда то, что рассказывала одноногая повариха по прозвищу Казалунья и предполагала мадам Бардо, начальница группы Помощи местному населению; и если неправда то, о чем шептались шофер Тузик с Неизвестным из группы Инженерного проникновения; и если чего-нибудь стоит человеческая интуиция; и если исполняются хоть раз в жизни ожидания - тогда на седьмом камешке кусты позади с треском раздвинутся, и на полянку, на мятую траву, седую от росы, ступит директор, голый по пояс, в серых габардиновых брюках с лиловым кантом, шумно дышащий, лоснящийся, желто-розовый, мохнатый, и ни на что не глядя, ни на лес под собой, ни на небо над собой, пойдет сгибаться, погружая широкие ладони в траву, и разгибаться, поднимая ветер размахами широких ладоней, и каждый раз мощная складка на его животе будет накатывать сверху на брюки, а воздух, насыщенный углекислотой и никотином, будет со свистом и клокотанием вырываться из разинутого рта. Как подводная лодка, продувающая цистерны. Как сернистый гейзер на Парамушире…

Кусты позади с треском раздвинулись. Перец осторожно оглянулся, но это был не директор, это был знакомый человек Клавдий-Октавиан Домарощинер из группы Искоренения. Он медленно приблизился и остановился в двух шагах, глядя на Переца сверху вниз пристальными темными глазами. Он что-то знал или подозревал, что-то очень важное, и это знание или подозрение сковывало его длинное лицо, окаменевшее лицо человека, принесшего сюда, к обрыву, странную тревожную новость; еще никто в мире не знал этой новости, но уже ясно было, что все решительно изменилось, что все прежнее отныне больше не имеет значения и от каждого, наконец, потребуется все, на что он способен.

А чьи же это туфли? - спросил он и огляделся.

Это не туфли, - сказал Перец. - Это сандалии.

Вот как? - Домарощинер усмехнулся и потянул из кармана большой блокнот. - Сандалии? Оч-чень хорошо. Но чьи это сандалии?

Он придвинулся к обрыву, осторожно заглянул вниз и сейчас же отступил.

Человек сидит у обрыва, - сказал он, - и рядом с ним сандалии. Неизбежно возникает вопрос: чьи это сандалии и где их владелец?

Это мои сандалии, - сказал Перец.

Ваши? - Домарощинер с сомнением посмотрел на большой блокнот. - Значит, вы сидите босиком? Почему? - Он решительно спрятал большой блокнот и извлек из заднего кармана малый блокнот.

Босиком - потому что иначе нельзя, - объяснил Перец. - Я вчера уронил туда правую туфлю и решил, что впредь всегда буду сидеть босиком. - Он нагнулся и посмотрел через раздвинутые колени. - Вон она лежит. Сейчас я в нее камушком…

Минуточку!

Домарощинер проворно поймал его за руку и отобрал камешек.

Действительно, простой камень, - сказал он. - Но это пока ничего не меняет. Непонятно, Перец, почему это вы меня обманываете. Ведь туфлю отсюда увидеть нельзя - даже если она действительно там, а там ли она, это уже особый вопрос, которым мы займемся попозже, - а раз туфлю увидеть нельзя, значит, вы не можете рассчитывать попасть в нее камнем, даже если бы вы обладали соответствующей меткостью и действительно хотели бы этого и только этого: я имею в виду попадание… Но мы все это сейчас выясним.

Он сунул малый блокнот в нагрудный карман и снова достал большой блокнот. Потом он поддернул брюки и присел на корточки.

Итак, вы вчера тоже были здесь, - сказал он. - Зачем? Почему вы вот уже вторично пришли на обрыв, куда остальные сотрудники Управления, не говоря уже о внештатных специалистах, ходят разве для того, чтобы справить нужду?

Перец сжался. Это просто от невежества, подумал он. Нет, нет, это не вызов и не злоба, этому не надо придавать значения. Это просто невежество. Невежеству не надо придавать значения, никто не придает значения невежеству. Невежество испражняется на лес. Невежество всегда на что-нибудь испражняется, и, как правило, этому не придают значения. Невежество никогда не придавало значения невежеству…

Вам, наверное, нравится здесь сидеть, - вкрадчиво продолжал Домарощинер. - Вы, наверное, очень любите лес. Вы его любите? Отвечайте!

А вы? - спросил Перец.

Домарощинер шмыгнул носом.

А вы не забывайтесь, - сказал он обиженно и раскрыл блокнот. - Вы прекрасно знаете, где я состою, а я состою в группе Искоренения, и поэтому ваш вопрос, а вернее, контрвопрос абсолютно лишен смысла. Вы прекрасно понимаете, что мое отношение к лесу определяется моим служебным долгом, а вот чем определяется ваше отношение к лесу - мне не ясно. Это нехорошо, Перец, вы обязательно подумайте об этом, советую вам для вашей же пользы, не для своей. Нельзя быть таким непонятным. Сидит над обрывом, босиком, бросает камни… Зачем, спрашивается? На вашем месте я бы прямо рассказал мне все. И все расставил бы на свои места. Откуда вы знаете, может быть, есть смягчающие обстоятельства, и вам в конечном счете ничто не грозит. А, Перец? Вы же взрослый человек и должны понимать, что двусмысленность неприемлема. - Он закрыл блокнот и подумал. - Вот, например, камень. Пока он лежит неподвижно, он прост, он не внушает сомнений. Но вот его берет чья-то рука и бросает. Чувствуете?

Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий

Улитка на склоне

За поворотом, в глубине

Лесного лога

Готово будущее мне

Верней залога.

Его уже не втянешь в спор

И не заластишь,

Оно распахнуто, как бор,

Всё вглубь, всё настежь.

Б. Пастернак

Тихо, тихо ползи,

Улитка, по склону Фудзи,

Вверх, до самых высот!

Исса, сын крестьянина

Глава первая

С этой высоты лес был как пышная пятнистая пена; как огромная, на весь мир, рыхлая губка; как животное, которое затаилось когда-то в ожидании, а потом заснуло и проросло грубым мохом. Как бесформенная маска, скрывающая лицо, которое никто еще никогда не видел.

Перец сбросил сандалии и сел, свесив босые ноги в пропасть. Ему показалось, что пятки сразу стали влажными, словно он в самом деле погрузил их в теплый лиловый туман, скопившийся в тени под утесом. Он достал из кармана собранные камешки и аккуратно разложил их возле себя, а потом выбрал самый маленький и тихонько бросил его вниз, в живое и молчаливое, в спящее, равнодушное, глотающее навсегда, и белая искра погасла, и ничего не произошло - не шевельнулись никакие веки и никакие глаза не приоткрылись, чтобы взглянуть на него. Тогда он бросил второй камешек.

Если бросать по камешку каждые полторы минуты; и если правда то, что рассказывала одноногая повариха по прозвищу Казалунья и предполагала мадам Бардо, начальница группы Помощи местному населению; и если неправда то, о чем шептались шофер Тузик с Неизвестным из группы Инженерного проникновения; и если чего-нибудь стоит человеческая интуиция; и если исполняются хоть раз в жизни ожидания - тогда на седьмом камешке кусты позади с треском раздвинутся, и на полянку, на мятую траву, седую от росы, ступит директор, голый по пояс, в серых габардиновых брюках с лиловым кантом, шумно дышащий, лоснящийся, желто-розовый, мохнатый, и ни на что не глядя, ни на лес под собой, ни на небо над собой, пойдет сгибаться, погружая широкие ладони в траву, и разгибаться, поднимая ветер размахами широких ладоней, и каждый раз мощная складка на его животе будет накатывать сверху на брюки, а воздух, насыщенный углекислотой и никотином, будет со свистом и клокотанием вырываться из разинутого рта. Как подводная лодка, продувающая цистерны. Как сернистый гейзер на Парамушире…

Кусты позади с треском раздвинулись. Перец осторожно оглянулся, но это был не директор, это был знакомый человек Клавдий-Октавиан Домарощинер из группы Искоренения. Он медленно приблизился и остановился в двух шагах, глядя на Переца сверху вниз пристальными темными глазами. Он что-то знал или подозревал, что-то очень важное, и это знание или подозрение сковывало его длинное лицо, окаменевшее лицо человека, принесшего сюда, к обрыву, странную тревожную новость; еще никто в мире не знал этой новости, но уже ясно было, что все решительно изменилось, что все прежнее отныне больше не имеет значения и от каждого, наконец, потребуется все, на что он способен.

А чьи же это туфли? - спросил он и огляделся.

Это не туфли, - сказал Перец. - Это сандалии.

Вот как? - Домарощинер усмехнулся и потянул из кармана большой блокнот. - Сандалии? Оч-чень хорошо. Но чьи это сандалии?

Он придвинулся к обрыву, осторожно заглянул вниз и сейчас же отступил.

Человек сидит у обрыва, - сказал он, - и рядом с ним сандалии. Неизбежно возникает вопрос: чьи это сандалии и где их владелец?

Это мои сандалии, - сказал Перец.

Ваши? - Домарощинер с сомнением посмотрел на большой блокнот. - Значит, вы сидите босиком? Почему? - Он решительно спрятал большой блокнот и извлек из заднего кармана малый блокнот.

Босиком - потому что иначе нельзя, - объяснил Перец. - Я вчера уронил туда правую туфлю и решил, что впредь всегда буду сидеть босиком. - Он нагнулся и посмотрел через раздвинутые колени. - Вон она лежит. Сейчас я в нее камушком…

Минуточку!

Домарощинер проворно поймал его за руку и отобрал камешек.

Действительно, простой камень, - сказал он. - Но это пока ничего не меняет. Непонятно, Перец, почему это вы меня обманываете. Ведь туфлю отсюда увидеть нельзя - даже если она действительно там, а там ли она, это уже особый вопрос, которым мы займемся попозже, - а раз туфлю увидеть нельзя, значит, вы не можете рассчитывать попасть в нее камнем, даже если бы вы обладали соответствующей меткостью и действительно хотели бы этого и только этого: я имею в виду попадание… Но мы все это сейчас выясним.

Он сунул малый блокнот в нагрудный карман и снова достал большой блокнот. Потом он поддернул брюки и присел на корточки.

Итак, вы вчера тоже были здесь, - сказал он. - Зачем? Почему вы вот уже вторично пришли на обрыв, куда остальные сотрудники Управления, не говоря уже о внештатных специалистах, ходят разве для того, чтобы справить нужду?

Перец сжался. Это просто от невежества, подумал он. Нет, нет, это не вызов и не злоба, этому не надо придавать значения. Это просто невежество. Невежеству не надо придавать значения, никто не придает значения невежеству. Невежество испражняется на лес. Невежество всегда на что-нибудь испражняется, и, как правило, этому не придают значения. Невежество никогда не придавало значения невежеству…

Вам, наверное, нравится здесь сидеть, - вкрадчиво продолжал Домарощинер. - Вы, наверное, очень любите лес. Вы его любите? Отвечайте!

А вы? - спросил Перец.

Домарощинер шмыгнул носом.

А вы не забывайтесь, - сказал он обиженно и раскрыл блокнот. - Вы прекрасно знаете, где я состою, а я состою в группе Искоренения, и поэтому ваш вопрос, а вернее, контрвопрос абсолютно лишен смысла. Вы прекрасно понимаете, что мое отношение к лесу определяется моим служебным долгом, а вот чем определяется ваше отношение к лесу - мне не ясно. Это нехорошо, Перец, вы обязательно подумайте об этом, советую вам для вашей же пользы, не для своей. Нельзя быть таким непонятным. Сидит над обрывом, босиком, бросает камни… Зачем, спрашивается? На вашем месте я бы прямо рассказал мне все. И все расставил бы на свои места. Откуда вы знаете, может быть, есть смягчающие обстоятельства, и вам в конечном счете ничто не грозит. А, Перец? Вы же взрослый человек и должны понимать, что двусмысленность неприемлема. - Он закрыл блокнот и подумал. - Вот, например, камень. Пока он лежит неподвижно, он прост, он не внушает сомнений. Но вот его берет чья-то рука и бросает. Чувствуете?

Нет, - сказал Перец. - То есть, конечно, да.

Вот видите. Простота сразу исчезает, и ее больше нет. Чья рука? - спрашиваем мы. Куда бросает? Или, может быть, кому? Или, может быть, в кого? И зачем?.. И как это вы можете сидеть на краю обрыва? От природы это у вас или вдруг вы специально тренировались? Я, например, на краю обрыва сидеть не могу. И мне страшно подумать, ради чего бы это я стал тренироваться. У меня голова кружится. И это естественно. Человеку вообще незачем сидеть на краю обрыва. Особенно если он не имеет пропуска в лес. Покажите мне, пожалуйста, ваш пропуск, Перец.

У меня нет пропуска.

Так. Нет. А почему?

Не знаю… Не дают вот.

Правильно, не дают. Нам это известно. А вот почему не дают? Мне дали, ему дали, им дали и еще многим, а вам почему-то не дают.

Перец осторожно покосился на него. Длинный тощий нос Домарощинера шмыгал, глаза часто мигали.

Наверное, потому что я посторонний, - предположил Перец. - Наверное, поэтому.

И ведь не только я вами интересуюсь, - продолжал Домарощинер доверительно. - Если бы только я! Вами интересуются люди и поважнее… Слушайте, Перец, может быть, вы отсядете от обрыва, чтобы мы могли продолжать? У меня голова кружится смотреть на вас.

Наталия МАМАЕВА

Улитка на склоне

Количество служащих и объём работы совершенно не связаны между собой.

Законы Паркинсона

Разрешение надо получить обязательно... Разве можно без разрешения?

Ф.Кафка. Замок

Он давно подозревал у себя в лесу, что в этой жизни выхода нет. Но что город это уже окончательно понял и даже везде рекламировал, было для него в диковинку.

Э.Успенский. Страшный господин Ау

Критика единодушно признает, что «Улитка на склоне» является одним из самых загадочных и одновременно самых сильных произведений Стругацких. Сами авторы также считали повесть «самым совершенным и самым значительным своим произведением» («Комментарий к пройденному»).

История создания произведения хорошо известна и подробно описана как в «Комментариях к пройденному» Б.Стругацкого, так и в различных статьях и аналитических работах. Тем не менее, читателю, только начинающему знакомиться с творчеством Стругацких, необходимо кратко напомнить эту историю. Весной 1965 года братья Стругацкие приступили к созданию нового произведения. Сюжет, равно как и идея этого произведения, несколько раз претерпевали существенные изменения. В конце концов, было решено разрабатывать сюжет, связанный с тем, что на некоей планете живут два вида разумных существ, и между ними идет биологическая война за выживание. Этот сюжет был реализован в главах о Лесе. Первоначально местом действия являлась давно уже придуманная Стругацкими планета Пандора. Параллельное действие разворачивалось в человеческом лагере на Пандоре. Хронологически действие происходило в Мире Полдня, то есть в XXII веке. Главным героем «человеческих» глав повести был Л.А.Горбовский, подсознательно ощущающий опасность, которая исходит от Леса.

Таков был первоначальный вариант повести, который, впрочем, не удовлетворил самих авторов. Приведем достаточно большую цитату из Б.Стругацкого: «Мы вдруг поняли, что нам нет абсолютно никакого дела до нашего Горбовского. При чём здесь Горбовский? При чём здесь светлое будущее с его проблемами, которое мы же сами изобрели? Ёлки-палки! Вокруг нас чёрт знает что творится, а мы занимаемся выдумыванием проблем и задач для наших потомков. Да неужели же сами потомки не сумеют в своих проблемах разобраться, когда дело до того дойдет?! И... мы решили, что повесть считать законченной невозможно, что с ней надо что-то делать, что-то кардинальное» (Б.Стругацкий «Комментарии к пройденному»).

Главы, касающиеся Леса, были оставлены, а параллельные главы составили историю Управления, которая уже никак не сопрягалась с миром Полдня. Более того, Управление не имело ни государственной принадлежности, ни каких-либо хронологических рамок существования. Что касается раннего варианта повести, то он под названием «Беспокойство» был опубликован только в 1990 году. Сравнение «Беспокойства» («Улитки-1») с окончательным вариантом даёт прекрасную возможность для изучения генезиса произведения (разумеется, для тех, кто этим интересуется).

Что касается самой «Улитки на склоне» («Улитки-2»), то в 1960-х годах она была опубликована лишь фрагментарно. Главы, посвящённые Лесу, были опубликованы в сборнике фантастики «Эллинский секрет» в 1966 году и существовали как самостоятельное произведение, а главы, посвящённые Управлению, были частично опубликованы в журнале «Байкал» в 1968 году, однако очень скоро публикация была подвергнута острой критике, журналы были изъяты из библиотек и оказались в спецхране. Впрочем, в самиздатовских вариантах книга существовала и была издана уже в Германии в 1972 году в мюнхенском издательстве «Посев», как утверждают сами Стругацкие, абсолютно без их ведома и без их инициативы. В СССР повесть впервые была издана в 1988 году.

Ниже речь пойдет именно об «Улитке на склоне», «Улитке-2» как о законченном целостном произведении, поскольку «Беспокойство» оказалось в распоряжении читателей и критиков несколько позднее, хотя в заключение главы, наверное, будет смысл ещё раз вернуться к этой ранней версии.

Принципиальное отличие «Улитки на склоне» от более ранних произведений Стругацких заключается в том, что это произведение не является фантастическим. Сами авторы это прекрасно понимали и писали, что с момента появления идеи Управления «повесть перестаёт быть научно-фантастической (если она и была таковой раньше) – она становится просто фантастической, гротесковой, символической» («Комментарии к пройденному»). Наконец, экзистенциальной, хотя Б.Стругацкий и не употребляет данного термина.

Повесть является откровенно кафкианской. Некоторые сюжетные моменты прямо совпадают с перипетиями главного героя «Замка» Кафки, землемера К. В первой главе «Замка» К. пытаются выгнать с постоялого двора, уверяя, что он не имеет права ночевать здесь без разрешения. В первой главе «Улитки» внештатного сотрудника Переца выгоняют из общежития со словами: «Очистить надо». Вначале К., затем Перец, выслушивают маловразумительные распоряжения по телефону, а затем не менее невразумительные объяснения – как эти сообщения следовало воспринимать:

«Очень просто, – сказал староста. – Вам, видно, никогда ещё не приходилось вступать в контакт с нашими канцеляриями. Всякий такой контакт бывает только кажущимся: Эти беспрестанные телефонные переговоры доходят до нас по здешним аппаратам в виде шума и пения, вы, наверно, тоже это слыхали. Так вот, единственное, чему можно верить, – это шуму и пению, они настоящие, а всё остальное – обман. Никакой постоянной телефонной связи с Замком тут нет, никакой центральной станции, которая переключала бы наши вызовы туда, не существует; если мы отсюда вызываем кого-нибудь из Замка, там звонят все аппараты во всех самых низших отделах, вернее, звонили бы, если бы, как я точно знаю, почти повсюду там звонки не были бы выключены. Самое лучшее – сразу бежать прочь от телефона, как только раздастся первое слово» (Кафка «Замок»).

«Он добрался до самого последнего этажа, где у входа на чердак, рядом с механическим отделением никогда не работающего лифта, сидели за столиком два дежурных механика и играли в крестики-нолики. Перец, задыхаясь, прислонился к стене. Механики поглядели на него, рассеянно ему улыбнулись и снова склонились над бумагой.

– У вас тоже нет своей трубки? – спросил Перец.

– Есть, – сказал один из механиков. – Как не быть? До этого мы еще не дошли.

– А что же вы не слушаете?

– А ничего не слышно, чего слушать-то.

– Почему не слышно?

– А мы провода перерезали».

«Подряд вообще никто не слушает, женщины, наверное, тоже. Ведь директор обращается ко всем сразу, но одновременно и к каждому в отдельности. Понимаешь?

– Боюсь, что...

– Я, например, рекомендую слушать так. Разверни речь директора в одну строку, избегая знаков препинания, и выбирай слова случайным образом, мысленно бросая кости домино. Тогда, если половинки костей совпадают, слово принимается и выписывается на отдельном листе. Если не совпадает слово временно отвергается, но остаётся в строке. Там есть ещё некоторые тонкости, связанные с частотой гласных и согласных, но это уже эффект второго порядка. Понимаешь?

– Нет, – сказал Перец...

– Это не единственный метод. Есть ещё, например, метод спирали с переменным ходом... Есть метод Стивенсон-заде...» («Улитка на склоне»).

И землемер К., и Перец в своё время вынуждены заполнить маловразумительные анкеты. Непосредственного начальника К. Кламма, равно как и директора Управления, никто никогда не видел кроме его любовницы. Любовница Кламма Фрида становится женой К., то же самое происходит и с сожительницей директора Алевтиной. Сопоставления эти можно продолжать, впрочем, те, кто читал «Замок» Кафки и сами их, конечно, заметили. Разумеется, сюжетные совпадения не столь важны. Важно, что повесть Стругацких пронизывает дух кафкианского безумия, иррациональности и бессмысленности существования. Землемер К. так и не может добраться до Замка, куда его вызвали якобы на работу. Перец не может выбраться из Управления, а Кандид – из Леса (Комментарий для прессы: Кандид – это имя героя одноимённой повести Вольтера, герой которой мучительно пытается обрести смысл своего существования, всюду наталкивается на глупости, нелепости и несообразности и, в конце концов, приходит к выводу, что смысл существования заключается в том, чтобы «возделывать свой сад», то есть единственно осмысленным является труд на земле). Выхода из этого бессмысленного топтания по кругу герои Стругацких в отличие от героя Вольтера так и не находят. Вольтеровский Кандид тоже в общем-то находит только псевдовыход.

Сейчас, говоря о том, что «Улитка» воплощает дух и повторяет сюжетные ходы «Замка», в эту фразу вкладывают чуть ли не упор. Дескать, вторичное произведение. Интересно, а кому-нибудь из советских писателей, пишущих в 60-е годы, вообще могла прийти в голову столь бредовая идея, как писать под Кафку? Нет, творчество Кафки в Советском Союзе 60-х, конечно, знали и даже признавали за экзистенциализмом некоторые достоинства, но кто ещё даже из самых наших явных диссидентов мог даже в бредовом сне представить, что он пишет в стилистике и эстетике экзистенциализма???

Существует множество прочтений «Улитки». Самый простой и самый поверхностный вариант заключается в том, что в «Улитке» видят политическую сатиру на советскую бюрократию. На самом деле, книгу следует восприниматься куда шире – как сатиру на бюрократию вообще – немецкую (напомним, книга впервые полностью была опубликована в ФРГ, и немцы наверняка видели в ней острую сатиру на собственную бюрократическую систему), американскую, канадскую или испанскую. Ещё шире произведение может быть трактовано как образ любого современного общества. Развитое общество середины ХХ века не может существовать без бюрократии, которая становится формой властного управления. В западном мире существуют теории бюрократии, в частности, концепция М.Вебера. Бюрократия – это модус вивенди существования общества ХХ века. И таким образом «Улитка» – это страшное отображение данного модуса, неизбежного и неистребимого. Взорвать Управление, конечно, можно, и Перец испытывает это искушение, но очевидно, что это не решит проблему, ибо новая организация неизбежно придет к точно такой же бюрократии.

Главная мысль повести состоит в том, что существование человеческое в принципе бессмысленно. Бессмысленно существование жителей Леса, которые топчутся на месте, повторяя одни и те же слова и гния заживо. Бессмысленно существование сотрудников Управления, которые пьют кефир, играют в фанты, слушают радиолу и считают на испорченных калькуляторах. При этом жизнь идёт своим чередом и в Лесу, и в Управлении, и, по-видимому, никто, кроме двух интеллигентов – Кандида и Переца – не замечают её абсурдности. Обитатели Леса сеют, снимают урожай, образуют семьи. В Управлении «все работают. Никто почти не отлынивает... Охранники охраняют, водители водят, инженеры строят, научники пишут статьи, кассиры выдают деньги». Все при деле. Но всё бессмысленно, поскольку никакого дела на самом деле нет.

Даже машины не видят никакого смысла в своём существовании. Сбежавшая от людей машина (а может быть, и не сбежавшая, а только готовящаяся сбежать, или побег которой не обнаружен) жалуется: «...да не могу я работать. Мне всё надоело. Всегда одно и то же: железо, пластмасса, бетон, люди. Я сыта этим по горло». Жалобы машин довершают картину бесперспективности и ненужности существования мира.

До этого у героев Стругацких существовал определенный выход – пусть трагический, пусть далеко не безупречный с этической точки зрения. Герои «Далекой Радуги», «Трудно быть богом», «Хищных вещей века» всё-таки находили какой-то выход, решение проблемы, пусть иллюзорный, пусть страшный, кровавый, но, тем не менее, у читателя возникало ощущение, что проблему можно как-то решить, ситуацию как-то исправить, по крайней мере, в будущем. По завершению чтения «Улитки» такого чувства не возникает. В.Кайтох считает, что Кандид обретает в лесу смысл своего существования, борясь против прогресса амазонок и уничтожения тех людей, которые его спасли и приютили. Перец же такого смысла обрести не может. На самом деле и Кандид находит лишь иллюзорный смысл. Уничтожение слуг владычиц Леса, их биомеханизмов ничего не решает. Луддиты тоже уничтожали станки, что отнюдь не помешало развитию капитализма. Перец ведь пытается идти тем же самым путем, искоренить группу Искоренения. Но, в отличие от Кандида, сразу осознаёт бессмысленность этого действия. Параллелизм двух миров достаточно очевиден, так же как параллелизм действий героев. Кандид пытается выбраться из Леса и вернуться на биостанцию. Перец мучительно пытается выбраться с территории Управления в Лес. Обоим героям это удаётся, и обоих настигает разочарование, поскольку они понимают, что от одной бессмыслицы они пришли к другой. Поэтому отсутствие какого-либо выхода для героев, отсутствие даже надежды на поиски смысла достаточно очевидно. Всё в этой жизни бессмысленно и бесполезно. Постулаты экзистенциализма подтвердились. Можно ещё найти смысл жизни для себя лично, как это сделал Кандид, но не надо строить иллюзий, что от этого что-то изменится. Механизм Винни-Пух также строил иллюзии, что его работа над созданием вертолётов и тягачей является осмысленной. Но эти иллюзии быстро и безжалостно развеяли:

«– Об этом и речь! – сказал Астролог. – Вам ни до чего нет дела. Вы всем довольны. Вам никто не мешает. Вам даже помогают! Вот вы разродились тягачом, захлёбываясь от удовольствия, и люди сейчас же убрали его от вас, чтобы вы не отвлекались на мелочи, а наслаждались бы по большому счету».

Безжалостно уничтожается ещё одна иллюзия, что счастье и смысл жизни заключаются в труде. На этом фоне явным пережитком прошлого, отзвуком ранних произведений АБС звучит диспут в машине среди сотрудников, едущих на биостанцию получать деньги. Сотрудники обсуждают любимую тему ранних Стругацких – чем будет заниматься человек, когда возникнет избыток свободного времени. Для нашей страны эта тема сейчас абсолютно неактуальна, но для развитых стран, например, для той же ФРГ, она вполне актуальна, и Стругацкие совершенно справедливо рассматривали эту проблему как проблему, которая возникнет в ближайшем будущем и потребует решения. Но если в повестях, посвященных миру Полдня, она была вполне актуальной и насущной, здесь эта проблема возникает по инерции. Никто из сотрудников Управления не имеет свободного времени. Наоборот, все непрерывно работают. Если у них и освободится свободное время, то они весьма успешно занимают его низкосортными развлечениями и вряд ли способны на ведение дискуссий такого уровня. Что ж, родимые пятна социализма уходят из творчества Стругацких не сразу.

Герои «Улитки» всё же тщатся спасти окружающий мир или придать его существованию какую-то осмысленность. И здесь возникает идея, которая явно перешла в «Улитку» из первого варианта. Горбовский, сидя на Пандоре, беспокоится за всё человечество, но в итоге он сам самокритично признает, что беспокоится только за себя. Заключительная беседа Горбовского и беспокоящегося за свою жену Турнена практически определяет идею «Улитки»:

"– А в общем-то вы занялись самым неблагодарным делом, какое можно себе представить. Вы думаете о смысле жизни сразу за всех людей, а люди этого не любят. Люди предпочитают принимать жизнь такой, какая она есть. Смысла жизни не существует. И смысла поступка не существует... Чудак вы всё-таки. Человечеству совсем не нужно, чтобы его спасали.

Леонид Андреевич натянул шлепанцы, подумал и сказал:

– В чём-то вы, конечно, правы, это мне нужно, чтобы человечество было в безопасности. Я, наверное, самый большой эгоист в мире...

– Несомненно, – сказал Турнен. – Потому что вы хотите, чтобы всему человечеству было хорошо только для того, чтобы вам было хорошо».

Данный фрагмент в комментариях не нуждается. Перец тоже хочет, чтобы всем было хорошо, и Кандид хочет, чтобы всем было хорошо. А вот к чему они в результате придут?.. У Переца хотя бы есть хорошо вычищенный парабеллум с единственным патроном в стволе.

Идеи, ещё казавшиеся осмысленными ранее, неожиданно оборачиваются полной бессмыслицей. Сотрудники Управления произносят вроде бы вполне осмысленные вещи, иногда позволяют себе даже весьма разумные и, более того, парадоксально разумные высказывания, чтобы через пару фраз скатиться в полную невнятицу. Иногда это, конечно, пародия на общеизвестные штампы советской литературы и публицистики, и с ними всё понятно. Проконсул говорит о живой мудрости народа, живущей в пословицах. Ким произносит опостылевше правильную фразу, что директор «обращается ко всем сразу, но одновременно и к каждому в отдельности». Неудивительно, что эти штатные заезженные благоглупости переходят в малоосмысленный бред.

Но любопытно, что иногда в разговорах сотрудников Управления возникают весьма любопытные и требующие дальнейшей разработки идеи.

В обращении директора к сотрудникам звучит следующее: «мы можем чрезвычайно много, но мы до сих пор так и не поняли, что из того, что мы можем, нам действительно нужно»; «чтобы думать о смысле жизни сразу за всех людей, а люди этого не любят»; «разум не краснеет и не мучается угрызениями совести, потому что вопрос из научного, из правильно поставленного, становится моральным». Фразы эти взяты из заключительного разговора Горбовского с Турненом в первом варианте «Улитки», и там они действительно стояли на месте и имели свой смысл. Здесь, вырванные из контекста, перемешанные с пропагандистскими лозунгами и ничего не значащими словосочетаниями, они стали такими же. Дискредитируется сама идея разумного, внятного, осмысленного диалога, в котором может родиться истина. Там, где ещё недавно был смысл, из этого смысла рождается бессмыслица. Практически авторы отрекаются от всего того, что прежде любили. Вставляя выстраданные идеи любимого персонажа в малоосмысленный начальственный бред.

Это печально. А сама повесть не просто печальная, она трагическая. Но вот что любопытно: читатель, закрывший повесть (или это кажется только мне?) ощущением всеобщего трагизма и бессмысленности существования не проникается. После того, как закроешь книгу Кафки, а чаще гораздо раньше, очень хочется пойти и найти веревку и мыло. От книг Стругацких такого ощущения не возникает. Никакого выхода из ситуации авторы не предлагают. Более того, они ясно дают понять, что этого выхода нет и существовать не может. Более того, читатель прекрасно понимает, что сам он живет именно в таком мире абсурда. И, тем не менее, выясняется, что в этом мире вполне можно жить. А вот почему возникает такое ощущение – вопрос этот для меня до сих пор остается открытым.

Потому что если понимаешь абсурдность окружающего – этим ты уже выводишь себя за рамки этого абсурда и сохраняешь ясность мышления?

Потому что читатель отождествляет себя с главными героями, которые все-таки выше окружающего их быдла?

Или это сугубо вопрос лингвистики и стилистики? Книга навевает уныние содержанием, но не навевает уныния стилем. Сатира находится в содержании, а юмор в словах? Или так не бывает? Вообще-то не бывает. Но возникает ощущение, что сам язык Стругацких поддерживает жизнерадостность читателя и не даёт ему скатиться в пучины вселенской скорби.

Обратимся теперь к «Улитке-1», опубликованной в 1984 году под названием «Беспокойство». Это, конечно, книга о совсем другом. Она продолжает идеи, заложенные ещё в произведении «Трудно быть богом». Атос, случайно оказавшийся в роли своеобразного разведчика будущего в Лесу, обнаруживает, что ему гораздо ближе обречённое на гибель прошлое этого Леса, чем победно наступающее будущее. И в отличие от прогрессоров решительно становится на сторону прошлого, впрочем, пытаясь оправдать свой поступок подробно приведёнными моральными рассуждениями. Он сознательно становится «камешком в жерновах прогресса». То, что данная проблема волновала авторов, ясно из текста произведения и к тому же об этом прямо сказано в «Комментариях к пройденному». Б.Стругацкий пишет о том, что книга посвящена была вопросу «Что же... делать человеку, которому НЕ НРАВЯТСЯ САМИ ЭТИ ЗАКОНЫ?! (в смысле законы истории)».

В свою очередь, Горбовский на биостанции боится того, что человечество стало слишком сильным и оттого слишком беззаботным, и его ждут неведомые опасности. Одну из таких неведомых опасностей олицетворяет Лес. Потенциальное развитие событий прямо озвучено героями повести. Атос думает о том, что можно позвать на помощь землян, а Горбовский, буквально читая его мысли, думает, чью же сторону должны будут принять земляне в борьбе двух разумов.

В таком контексте действительно возникает проблема конфликта настоящего и будущего. Настоящее понимает, что будущее и впрямь находится «за поворотом», и в ближайшее время придется его принимать или не принимать. И любое решение по поводу этого будущего, похоже, окажется аморальным, поскольку законы развития общества изменить и обойти нельзя, что бы ни думал по этому поводу Горбовский. Идея противостояния настоящего и будущего действительно содержалась в «Улитке-1». Поэтому Борис Стругацкий совершенно зря недоумевает, почему эту идею не увидели читатели «Улитки-2». Приведем фрагмент его рассуждений:

«Что такое Управление – в нашей новой символической схеме? Да очень просто – это Настоящее! Это Настоящее со всем его хаосом, со всей его безмозглостью, удивительным образом сочетающейся с его умудренностью... Это то самое Настоящее, в котором люди всё время думают о Будущем, живут ради Будущего, провозглашают лозунги во славу Будущего – и в то же время гадят на это Будущее, искореняют это Будущее... стремятся превратить это будущее в асфальтированную автостоянку».

Эта идея содержалась в качестве зачаточной в «Улитке-1», но совершенно исчезла в «Улитке-2». Управление и Лес – это отнюдь уже не настоящее и будущее – это два параллельных настоящих, в одном из которых наступает Будущее. Впрочем, сотрудники Управления вовсе не стремятся уничтожить это Будущее. Они его просто не замечают, как стараются не замечать и объект приложения своих сил – Лес. Управление настолько самодостаточно в своём абсурде, что никакие идеи о будущем не проникают в головы его сотрудников. Лес изучается, сохраняется и искореняется между делом. Идея противостояния настоящего и будущего потерялась между чистовиком и черновиком, что, впрочем, часто происходит с художественными произведениями и что очень редко понимают их авторы.

Гораздо важнее в «Комментариях» другое, сказанное абзацем ниже:

«И вот вопрос – должны ли мы, авторы, рассматривать как наше поражение то обстоятельство, что идея, которая помогла нам сделать повесть ёмкой и многомерной, осталась, по сути, не понята читателем? Не знаю. Я знаю только, что существует множество трактовок «Улитки», причём многие из этих трактовок вполне самодостаточны и ни в чем не противоречат тексту. Так, может быть, это как раз хорошо, что вещь порождает в самых разных людях самые разные представления о себе! И, может быть, чем больше разных точек зрения, тем больше оснований считать произведение удачным?».

Да здравствуют братья Стругацкие! За много лет чтения мемуаров, автобиографий и размышлений автора о своих произведениях это первый случай, встреченный мною, когда автор даёт читателю право самому решать, что он, автор, хотел сказать . Чаще всего автор встаёт в позу обиженного и заявляет: «И вот критика пишет, автор хотел сказать то-то, как будто автор уже лежит в могиле или сам не понимает, что он хотел этим сказать». Дело-то в том, что автор очень часто именно не понимает, что он хотел сказать. Автор – не критик, это разные способы познания действительности. Часто автор хотел сказать одно, а сказал совсем другое. Но вот чтобы автор сумел это признать, это, на мой взгляд, высший уровень авторского самосознания, и он является не менее ценным, чем вышепрокритикованное произведение.

Номинация: статья

Мир двойствен для человека...
двойственно также и Я человека
М. Бубер

Неужто никогда тебя не давит
тот факт, что ты и мир не суть одно?
Г. Бенн

Меж двумя огромными, солидными континентами литературной фантастики — научной и фэнтези — расположен куда более скромный архипелаг фантастики «гуманитарной», неопределённые очертания которого так никто толком на карту ещё не нанёс. Это и не наша задача. Но есть в том архипелаге весьма конкретный остров — и не просто остров, вулкан, всегда окутанный чёрными тучами. Грохот и огонь предупреждают читателя, что здесь идёт вечный бой, нерв оголён и вершится трагическое. Это фантастика абсурда и бунта. Бросим же поблизости якорь и поднимемся по склону — туда, где оставляет несмываемый след одна приметная улитка.

Есть некоторое недоразумение в том, что утопии и антиутопии часто рассматривают скопом. Утопия может быть упрощённой, небезупречной, но она по крайней мере не вызывает ощущения абсурда и желания бунтовать против. Собственно, наличие абсурда и бунта и разделяет эти два поджанра «гуманитарной» фантастики. По-хорошему утопичен «Хайнский цикл» Ле Гуин, описывающий общества, пусть не идеальные на века, но более человечные или стремящиеся к этому. Напротив, антиутопия вызывающе античеловечна; полагая человека не целью, а средством, она одинаково неприемлема и тогда, когда душит его цепями закона, и когда сметает вихрями хаоса. Но более всего она неприемлема своей ложью, неподлинностью и враждебностью к пониманию.

Любой вспомнит великие антиутопические романы XX века: «Мы», «О дивный новый мир», «1984», «451 по Фаренгейту». Все они в той или иной степени изображают абсурд, отчётливый уже на уровне лозунгов «Война это мир» и «Свобода это рабство». Но важно отметить, что в этих и многих других антиутопиях абсурдно и неприемлемо только общество, государство, социальный устрой. «За стеной» же, как у Замятина, непременно будет целительная природа, простая, честная жизнь, соратники и друзья. Лишь немногие произведения возвышаются до того, что Камю назвал «метафизическим бунтом» — неприятием порядка вещей как такового, «восстанием человека против своего удела и мироздания». Здесь нет выхода, разве что в смерть, нет надежды кроме иллюзии, а единственно возможная победа — это поражение. Впрочем, поражение — не капитуляция.

Яркими представителями этого направления были экзистенциалисты, к чьим текстам — художественным и философским — мы будем непрестанно обращаться. Но Камю и Сартр почти не писали фантастики — предвоенная и военная действительность позволяла ощущать абсурд и без дополнительных допущений; в более благополучные времена усилить эффект было, пожалуй, не лишне. Здесь можно назвать Кафку, Арто, в наши дни А. Володина. Особняком стоит не всё творчество, но отдельное произведение, которое, возможно, возникло в результате смутной интуиции и какого-то краткого влияния, но которое по праву занимает место рядом с «Замком» и «Тошнотой». Попытка разъяснения этого тезиса — перед вами. Она состоит из трёх частей. В первой столкнутся лбами два абсурдных универсума повести, во второй на передний план выйдут главные герои, в третьей улитка проползёт по литературному склону, раскрывая некоторые отсылки и параллели.

Управление и Лес

В случае с «Улиткой на склоне» мы имеем редкий пример прямой авторской рефлексии. В 1987 году, выступая в Ленинградском доме писателей, Борис Натанович Стругацкий подробно рассказал об истории и символике повести. По его словам, «Лес — это Будущее, символ всего необычайного и непредставимого», а «Управление — Настоящее, удивительным образом сочетающее хаос и безмозглость с многомудренностью». Это, безусловно, очень интересный взгляд, вдобавок неочевидный, поскольку многим (если не всем) критикам до 1987 года он оказался не по зубам. Но, как представляется, всё же недостаточный. Повесть ощутимо шире одного толкования. Попробуем же изложить другие, руководствуясь примечательными словами Камю: «Символ всегда возвышается над тем, кто к нему прибегает: автор неизбежно говорит больше, чем хотел».

Первую подсказку дают сами названия. Лес предстаёт запредельной пониманию природой (и шире, вселенной), управлять которой тщится человеческая цивилизация. Такой позиции неизменно придерживался С. Лем, герои которого терпят неудачу при встрече то с инопланетной цивилизацией («Эдем», «Фиаско»), то с жизнью, основанной на иных принципах («Непобедимый», «Солярис»), то с самим Космосом («Глас Господа»). Стругацкие усиливают драму контакта, показывая, что, в свою очередь, и цивилизация себя не вполне понимает, ибо устроена отнюдь не на рациональных началах и движима определённо не ими. Особенно характерна параллель равноценной по степени дикости деятельности, которую ведут как хозяева Леса (Одержание), так и руководство Управления (Искоренение). Таким образом, не только будущее непознаваемо и иррационально, но также и настоящее; абсурд не просто грядёт — он уже здесь, вокруг нас, во всём. Он тотален.

Это выводит нас на второй, более глубокий уровень интерпретации — экзистенциальный. Лес разрастается до совокупности всего существующего и существования как такового, до жизни и бытия вообще. Управление, напротив, сужается до одного человека, индивида, эвримена. Человек онтологически противостоит миру: как конечное бесконечному, смертное вечному, обусловленное безусловному, нуждающееся самодовлеющему, внутреннее внешнему. Стало быть, как человеческое — нечеловеческому. Человеку, чтобы жить, нужен смысл — бытие, напротив, бессмысленно. «Я живу в мире, который кто-то придумал, не затруднившись объяснить мне, а может быть, и себе», тоскует герой повести Перец. «Бессмысленным» называет Лес и всё, что с ним связано, Кандид. Мир неизбежно абсурден, но не потому, что он сам таков, а потому что таким его видит и встречает человек. «Абсурд не в человеке и не в мире, а в их совместном присутствии», утверждает Камю.

Таким образом, фундаментальная ситуация человек/мир создаёт дуализм по всем фронтам. Какую бы человеческую характеристику ни взять, она укажет на неустранимую двойственность: свобода и необходимость, я и мы, душа и тело, субъективное и объективное, мыслящее и мыслимое… Во всех оппозициях человек — ни то и ни другое, тем более не механическая сумма компонентов. Он — между , в разрыве, в просвете, он сам — разрыв и просвет. Он создаёт зазор в тотальном бытии, в нём только и существуя, так что в каком-то смысле он уже не бытие, но нечто противоположное — ничто. В книге Сартра «Бытие и ничто» вторая часть названия отвечает именно за человека. «Человек — единственное существо, которое отказывается быть тем, что оно есть», вторит Камю.

«Улитка» вся пронизана утверждением дуализма и бунтом против тотальности. Мы видим, что повесть состоит из двух переплетённых, но по сути не пересекающихся частей, которые даже печатались первоначально поодиночке (в 1966 году «Лес», в 1968-м — «Управление»). Оба её главных героя как могут противодействуют окружающему их абсурду (Перец — тотальной бюрократии Управления, Кандид — вездесущему Лесу и его непостижимым обитателям). Кто-то из читателей, возможно, сожалел, что они так и не встретились и не задали всем перцу, но это бы полностью противоречило экзистенциальным интонациям повести: мир должен быть разорван, чтобы нашлось место человеку . Пусть равно абсурдные, но должны существовать две половины бытия. Будь вообще только Лес, или только Управление, и ни у кого не нашлось бы силы устоять перед их тотальным, искореняющим любую инаковость монизмом. Познай Перец Лес, а Кандид — Управление (хотя сам Кандид вроде как из Управления, но ему «никогда раньше не приходило в голову посмотреть на Управление со стороны… а ведь это любопытное зрелище»), и потеряется та единственная надежда, которая ведёт их, захлопнутся те просветы, что приоткрылись благодаря двум чужакам и их неуёмному поиску смысла там, где его отродясь не бывало. И «мечта превратится в судьбу», как сказано в повести. Тогда исчезнет та хрупкая свобода, которая живёт только в бунте, а значит, исчезнет сам человек.

Но — ближе к тексту: поясним изложенное на конкретных примерах. Я не знаю, были ли знакомы Стругацкие на момент написания «Улитки» с программным романом Сартра «Тошнота» (впервые на русском он вышел только в 1992-м), но совпадения удивительные. Напомню, что для его героя Антуана Рокантена окружающий мир состоял не из отдельных вещей, а из «вязких и беспорядочных масс», «липких и густых как варенье» субстанций, чьё «омерзительное» шевеление вызывало лишь тошноту и «ярость при виде этого громадного абсурдного существа». Почти теми же словами характеризуют Лес оба героя «Улитки»: это «тяжелые бесформенные массы», «клейкая пена, зыбкое тесто», «тошнотворный кисель», от которого «мутит» и который «вызывает только омерзение и ненависть». Хотя (или поскольку) Рокантен жил в городе, чаще всего приступы тошноты случались на природе, в парке, среди цветущих деревьев, которые «зыбились существованием», заполняя всё вокруг, так что «человеку никуда не деться». Город осаждён, «взят в кольцо Растительностью» (Сартр так и пишет, с заглавной буквы!), её «вселенское почкование» ужасает Рокантена намного сильнее, чем что-либо ещё, например безобидные «минералы». «Жадная наглая зелень» Леса не только поглощает всё, с чем приходит к ней человек, она вторгается и в самого человека. «У меня весь мозг зарос лесом», жалуется Кандид. Разумеется, подобные отношения с миром не могут порождать ничего иного, кроме непонимания и тревоги. В полном соответствии с тезисом Сартра «человек это тревога» Перец говорит о «тревоге, которая уже давно стала смыслом его жизни».

Таким образом, Лес «Улитки» это точный аналог тошнотворного природного бытия Сартра, того самотождественного бытия-в-себе из его философского трактата, которое «находится повсюду, напротив меня, вокруг меня, давит меня, осаждает меня». Это бытие олицетворяет все внешние, чуждые, неведомые и неумолимые силы, действующие на человека, которые с античности принято именовать судьбой (фатумом). Кем же ещё мы назовём трёх женщин, встреченных Кандидом в финале его блужданий, женщин, воплощающих самое грозное и чудовищное, что есть в Лесу? Мойры, парки, норны — три женщины, одна из которых старуха, другая средних лет, третья юна — это они, богини судьбы, хозяйки мира, решающие, кому жить, а кому умирать. И, конечно, это не какие-нибудь сказочные ведьмы, к их услугам — не магия, а биология, а именно «мельчайшие строители» жизни, сиречь гены, контроль над которыми даёт власть над существами. Круг замкнулся: детерминизм, законы эволюции, эгоистичные гены научно подтверждены, петля бытия надёжно затянута… впрочем, «какая ещё гибель? Это просто жизнь».

Выше, расширив Лес до бытия, мы свели Управление к человеку. Это требует пояснений. Управление выделено, вынесено над окружающим его Лесом, как обособленный прыщик на гигантской плоти мира. Происходящее в нём напоминает, как уже говорилось, бюрократический абсурд Кафки, но есть более точный образ — человеческая голова. Разные персонажи Управления символизируют те или иные свойства нашего сознания и бессознательного. Тузик — это, конечно, либидо; Домарощинер — воинственное мещанство; директор, которого никто не видел (хотя каждый уверяет в обратном) и который отдаёт безумные приказы по телефону, — тот самый законодательный разум, на которого так надеялись в XVIII и XIX веках и которого низвели до иррационального потока сознания в веке двадцатом. Впрочем, какие-то нормативные принципы и рациональные способности остались, но они остроумно зашифрованы в… разумных машинах, которые сидят в ящиках и носа наружу не кажут. Если же всё-таки кто-то решит выйти на свет сознания, его ищут с закрытыми глазами (не дай бог увидеть!) и дистанционно уничтожают. — А что же мосье Перец? Ему досталась незавидная роль слабого и «бесполезного» морального Я.

Собственно, моральное Я (или голос совести) и является тем истинно человеческим началом, что пребывает в разрыве между природой внешней и природой внутренней, бытием и психикой. Это именно оно «выбирает не головой, а сердцем». Это оно одиноко и неприкаянно, «никогда ничего не знает», «всё время ошибается» и «не верит ни глазам, ни слуху, ни мыслям» (даже мыслям!). Это его зовут в Управлении — Перец, а в Лесу — Кандид.

Перец и Кандид

Два героя повести в чём-то похожи, но есть между ними и разница. Можно сказать, они дополняют друг друга, представляя две стороны двойственного образа человека.

Перец — «лингвист, филолог», человек слова и мысли, имеющий сильную потребность в рефлексии, осмыслению происходящего. В «Улитке» звучат не менее пяти больших внутренних монологов Переца, обращённых к Лесу, книгам, людям, себе самому. В них очень ярко проявляются экзистенциальные черты его личности. Перец называет себя «посторонним» (вспомним известное произведение Камю!), «лишним и чужим», сетует, что «ничего не понимает с людьми», и, однако, людей не чурается, хочет быть с ними, ищет контакта, понимания, человеческих отношений. «Хорошо бы где-нибудь отыскать людей… просто людей», мечтает он. Это гамлетовский, или романтический, тип героя — мятежный в душе, пассивный на деле, преисполненный переживаний и эмоций. «Эмоциональный материалист», отзывается Перец на вопрос о его мировоззрении. Не удивительно, что иногда он беспечно кидает камушки с обрыва, порой даже способен на поступок (пощёчина Тузику), но чаще предаётся депрессии и отчаянию: «Никакой свободы нет, заперты перед тобой двери или открыты, всё глупость и хаос, и есть только одно одиночество».

Давайте обратим внимание на его, без сомнений, «говорящее» имя. Сразу напрашивается сравнение с русским словом, обозначающим острую приправу; мол, метафорически с такими людьми наша жизнь менее пресна. Однако повесть ничем не намекает на то, что Перец — душа компании. Напротив, им все помыкают, упрекая в «непрактичности», пытаются найти ему хоть какое-то применение («вас необходимо включить в основную группу», «вы наконец-то примете участие в нашей работе»), а когда на завязшем в луже броневике собирается весёлая команда с кефиром и мандолиной, Перец «остаётся один». И вот это его полудобровольное-полувынужденное изгойство, эта деликатная интеллигентность и постоянный самоанализ совершенно определённо отсылают к архетипу еврейского интеллектуала-книжника, силами истории приговорённого к «внутренней эмиграции». Древнее еврейское имя Перец (Пэрэц) известно ещё из Торы (в синодальном переводе — Фарес). И так ли уж нас удивит, в свете нашего экзистенциального истолкования повести, что на иврите оно означает «разлом, прорыв»?

По-своему «прорывается» и Кандид. Но его меньше интересуют люди и отношения с ними. Ему важнее обрести себя прежнего, что невозможно без познания истины, которую мы бы назвали научной. Если Перец ждёт от Леса эмоционального контакта и чуть ли не мистической сопричастности, то Кандид хочет получить ответы на конкретные вопросы: откуда всё это, что значит, кто управляет, зачем и как. Кандид воплощает научный поиск, не зря по профессии он биолог. Французские смыслы его имени несомненны. Действительно, подобно герою Вольтера, Кандид ходит по нелепому, больному и откровенно враждебному миру, который никак не может быть «лучшим из возможных». Но в простодушии (а candide по-французски «простодушный») его не заподозришь. Как раз к вольтеровскому Кандиду ближе Перец, Кандид же Стругацких — человек твёрдых принципов и прямого действия, не позволяющий себе предаваться праздным мечтаниям. Его можно назвать фаустовским, или прагматическим, типом души, но ещё больше в нём от французских учёных-рационалистов: Декарта, Даламбера, Ламарка, Лавуазье и прочих. Отнюдь не случайно в его руках оказался столь чуждый Лесу скальпель, отсылающий одновременно и к остроте разума (бритва Оккама), и к подручному инструменту естествоиспытателя.

Тема скальпеля в «Улитке» — это тема бунта. Но бунтуют наши герои в начале и конце повести немного по-разному. Мир, в котором они себя обнаруживают, заполнен ложью, болтовнёй и бессмыслицей. «Здесь все врут» (даже арифмометры), делает открытие Перец. «Оказывается, всё это обман, всё опять переврали, никому нельзя верить», досадует Кандид. Управление имитирует бурную деятельность, сводящуюся едва ли не к одним разговорам. Только на время сна, похоже, закрываются рты обитателей Леса, среди которых Кандид прослыл Молчуном. У Хайдеггера, ещё одного гуру экзистенциализма, словечком «болтовня» обозначается неподлинный модус человеческого существования. Про абсурд уже было сказано достаточно. Таким образом, бунт начинается с того, что Камю в эссе «Миф о Сизифе» назвал «требованием прозрачности и ясности» — ради истины, понимания и подлинных отношений. Для Переца это означает попытку попасть в Лес, а прежде — к директору («я у него всё разнесу, пусть только попробует меня не пустить»), для Кандида — отыскать Город, который «знает всё».

Увы, цитируя того же Камю, «в этой войне человек обречён на поражение». Какими-то непостижимыми путями абсурда Перец сам становится директором, только так осознав страшную истину Управления: здесь чем большую роль ты играешь, чем сильнее вовлечён, чем выше стои шь, тем скуднее твоя свобода, тем обезличеннее действия и тем меньше в них хоть какой-то пользы. Когда-то именно словом филолог Перец сопротивлялся оглушающей зауми абсурда; теперь же любая его фраза будет истолкована как очередная безумная директива, извращена, выхолощена, подколота к предыдущим. Чужим, посторонним, бесполезным мог ещё Перец противостоять этому миру, «управляющим» — никогда.

На счастье Кандида «повелительницы Леса» не признали его достойным своего уровня. Кажется, он потерял всё: мечту о Городе, возможность хоть что-то понять и поменять, надежду вернуться к своим, неравнодушную к нему Наву; он снова оказался в деревне, откуда начинал путь, таким же молчуном, тугодумом, каждый день утешаясь давно перебродившей мыслью «Послезавтра уходим». Кажется, он проиграл, кажется, он ничего не может; «Индивид ничего не может, — соглашается Камю, — и тем не менее он способен на всё». Покуда бунтует. А Кандид продолжает бунтовать. В ясном сознании тщетности и неизбежной неудачи он встаёт на защиту «несчастных» обитателей деревни против Леса, который и наступает-то пока лишь мёртвыми, самыми примитивными силами. Что-то будет, когда он придёт всей живой и интеллектуальной мощью! Но это не важно. А важно то, что «упорный бунт против своего удела, настойчивость в бесплодных усилиях есть единственное достоинство человека», как утверждает Камю. Крайне существенно, что повесть заканчивается именно линией Кандида, а не Переца. Тем самым «Улитка на склоне» до последней страницы остаётся верна главным экзистенциальным идеям, взятым нами за основу её истолкования.

Улитка и Фудзи

Бесплодные, но возвышенные усилия героев повести приоткрывают смысл её названия. Из эпиграфа мы знаем, что эта фраза — аллюзия на хайку японского поэта Кобаяси Исса «Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!». В интервью 2000 года Борис Стругацкий объясняет её как «символ неторопливости прогресса и упорства человеческого в достижении цели». Опять-таки позволю себе свернуть с указанного мэтром направления. Возможно, его объяснение лучше подходит для первого варианта повести, названного «Беспокойство» и включающего, кроме аналогичной части «Лес», совсем другую тему «Базы». База, находящаяся на планете Пандора, занимается вполне осмысленной деятельностью по изучению феномена Леса. Таким образом, она олицетворяет собой привычный нам научный прогресс. Пускай Горбовский, один из учёных Базы, выражает «беспокойство» по поводу не столь очевидного морального прогресса, но в том, что он есть, текст сомневаться не даёт. Лес абсурден, «нездоров с точки зрения морали», но База-то достаточно здорова! Это вам не кафкианское Управление. Надо сказать, именно такой осторожный, но всё же оптимизм свойственен творчеству Стругацких в целом. Не зря они изобрели термин «прогрессоры». Как аналог приведу повесть «Трудно быть богом», где нравственно нормальные земляне противостоят гипертрофированному «средневековью» планеты Арканар. Но уже само сравнение с земным средневековьем наводит на мысль, что и здесь когда-нибудь обязательно наступит Возрождение, Просвещение и даже Полдень.

А вот «Улитка на склоне» стоит особняком. Во-первых, происходящее в ней принципиально нелокализуемо в пространстве и времени. На вопрос «где и когда» можно ответить лишь экзистенциально: везде и всегда, как только человек осознаёт себя заброшенным в мир и заключённым в бытии, как жук в янтаре. Во-вторых, как было уже сказано, два мира повести равно абсурдны, а герои терпят поражение и лишаются последних надежд. Это они — в качестве улитки на склоне, подобной знаменитому образу Сизифа из «Мифа о Сизифе». Улитка никогда не достигнет вершины, а если и достигнет, скатится назад, только чтобы начать заново. Да и что такое улитка перед целой горой, как не человек перед бескрайним и непостижимым Бытием? Кстати, если обратиться к первоисточнику, то скорее всего Исса именно этот смысл и вкладывал в своё хайку. Контраст улитки и горы отсылает к известнейшим (и цитируемым на Дальнем Востоке не меньше, чем библейские на Западе) притчам Чжуан-цзы, например: «С лягушкой, живущей в колодце, не поговоришь об океане» или «Летней мошке не объяснишь, что такое лёд». Так и с Перецом не поговоришь о делах Управления, Кандиду не объяснишь, что такое Лес. Однако двадцатый век качественно иначе прочитывает старые истории об обречённом Сизифе и ничтожной улитке. Теперь это трагические и бунтующие герои, которые «учат высшей верности». Пусть бесконечен склон бытия, но бесконечно и их упорство, их требование смысла и человечности.

Мы произнесли «двадцатый век», вспоминая, как много абсурда и бунта выпало в это время на долю нашей страны. Да что там, Камю на Руси жить хорошо было всегда. «Петербургские повести» Гоголя, «История одного города» Щедрина, «Котлован» Платонова, «Мастер и Маргарита» Булгакова, произведения обэриутов, ранние романы Сорокина и Пелевина, поэзия Б. Гребенщикова, «Кысь» Толстой… С каждым из них «Улитку» соединяют те или иные немаловажные смыслы. Но мне бы хотелось вновь вернуться во Францию, впрочем не теряя связи с русской литературой. Наш современник, писатель Антуан Володин, создал целое направление так называемого «постэкзотизма», в чьей, по его же словам, «поэтической вселенной предстаёт двадцатый век — в истерзанной, глубоко сокровенной форме, но также и в форме фантазийной и переиначенной». Володин прекрасно знает русский язык, в его переводах издавались многие российские авторы, в том числе братья Стругацкие (sic!), сам же он в автоинтервью любимым героем называет Сталкера из одноимённого фильма Тарковского. Не пытаясь доказать прямую зависимость Володина от повести Стругацких, я опишу его творчество в нескольких тезисах и цитатах, коих будет достаточно, чтобы увидеть глубинные и бесспорные пересечения.

В своих произведениях Володин выстраивает «причудливый, фантастический, сновидческий и подпольный» универсум, который не привязан к конкретным месту и времени. Действие обычно происходит «между двух войн», «во времена лагерей» или «в самом конце рода людского», после которого надвигается нечеловеческое будущее людей-пауков и прочих мутантов. Его герои часто пробираются через бесконечные тёмные пространства, которые на поверку оказываются шаманским междумирьем наподобие тибетского бардо. В этих путешествиях они испытывают «провалы памяти» и «отвращение к существованию». Их «одиночество безмерно», хотя они и взаимодействуют иногда через некую Организацию, смысл деятельности которой давно потерян. Они носят странные, «гибридные» имена (Дондог Бальбаян, Коминформ, Ирина Кобаяси (sic!)), будучи прежде всего «голосами» всех иных, униженных, репрессированных. Они — «монахи-солдаты» — без бога и армии. Сам автор характеризует их как «мечтателей и бойцов, проигравших все свои сражения и всё ещё находящих в себе смелость говорить». Таким образом, они воплощают «бунт против существующего мира, против человеческого удела в его политических и метафизических преломлениях».

Нет сомнений, что «Улитка на склоне» является предтечей постэкзотизма, а также промежуточным звеном между произведениями Кафки и Сартра и «наррацами» и «соклятиями» Володина. Так случилось, что в 1965 году в Советском Союзе, будучи по сути оторванными от мирового литературного процесса, Стругацкие пишут вещь, которая — поверх жанровых, национальных, идеологических барьеров — говорит нечто важное о человеке и мире вообще, о человеке-в-мире, о человеке-напротив-мира. Это гуманизм самого высокого толка. Сколько бы ни плевался огнём и пеплом вулкан истории, как бы ни совершенствовалось научно-техническое обрамление цивилизации, улитка будет упорно ползти по склону, покуда для человека остаются животрепещущими вопросы о смысле его жизни, его будущего и его человечности.

Литература

• Стругацкие А. и Б. Улитка на склоне. Опыт академического издания. — М.: НЛО, 2006
• Володихин Д. М., Прашкевич Г. М. Братья Стругацкие. — М.: Молодая гвардия, 2017
• Камю А. Бунтующий человек. — М.: Политиздат, 1990
• Сартр Ж.-П. Тошнота. Избранные произведения. — М.: Республика, 1994
• Бассман Л. [Володин А.]. С монахами-солдатами. — СПб.: Амфора, 2013
• Володин А. Дондог. — СПб.: Амфора, 2010

Похожие статьи