Галина Вишневская и Мстислав Ростропович с середины 1990-х годов покупали квартиру за квартирой в доме на набережной Кутузова, став в итоге владельцами всего трехэтажного особняка, в окна которого смотрит дуло крейсера «Аврора».

Жизнь великой оперной певицы до приобретения этого дома хорошо известна - она подробно и откровенно описана ею самой в автобиографии «Галина», которая в 1984 году вышла на английском языке в США, затем во множестве других стран, стала бестселлером, а в начале 1990-х была впервые опубликована в России. В этой книге Галина Павловна, родившаяся в 1926 году в Ленинграде, рассказывает о своих корнях: матери - наполовину цыганке, наполовину польке - и отце, выходце из Вологодской губернии. О том, что родители бросили ее совсем маленькой, оставив на воспитание бабушке, с которой Галька-артистка, как звали ее в детстве во дворе, жила в коммунальной квартире в Кронштадте. Описывает ужасы блокады и свою службу в МПВО - в 1943 году шестнадцатилетняя Галина Иванова была награждена медалью «За оборону Ленинграда». Рассказывает она и о неудачном первом браке, с офицером по фамилии Вишневский, о том, как ее приняли в труппу Ленинградского театра оперетты, с которой молодая певица выступала на морозе перед солдатами на передовой, о тяжелой послевоенной жизни, о поступлении по конкурсу в Большой театр в 1952 году и о том, как в 1955-м вышла замуж за Мстислава Ростроповича после четырех дней знакомства с молодым, но уже прославленным виолончелистом.

И все эти годы Вишневская жила в коммуналках . А первое отдельное жилье, кооперативную квартиру в Москве, так же как позднее дачу и машину, они с Ростроповичем купили на деньги, заработанные бесконечными концертами по всей стране. Не получив ничего от советской власти бесплатно, певица никогда не чувствовала себя ей обязанной. В 1974 году ее с мужем и дочерьми Ольгой и Еленой вынудили покинуть СССР после нескольких лет травли и фактического запрета на профессию, которым подвергался Мстислав Леопольдович за поддержку Александра Солженицына: опальный лауреат Нобелевской премии по литературе пять лет прожил в гостевом доме на даче у Ростроповичей. Уезжали они на два-четыре года, рассчитывая вернуться. Галина Павловна до сих пор не может говорить об этом спокойно: «Нам было по сорок семь лет, и я, и Ростропович к тому времени провели по тридцать лет на сцене, а улетели с двумя чемоданами и без копейки денег - такси в аэропорту не на что было взять. Пришлось начинать жизнь заново!» Они не покупали за границей никакой недвижимости до 1978 года, когда узнали из теленовостей о лишении всех почетных званий и наград, а также гражданства СССР за «антисоветскую деятельность» - помощь русским эмигрантам - инвалидам Первой мировой: «Меня буквально душила ярость, когда я получила этот плевок в лицо!»

Поняв, что пути назад нет, они решили осесть в Париже. «Выбрали именно этот город потому, что он больше всего напоминал мне по духу Петербург. Замечательную квартиру на авеню Жоржа Манделя - салон с колоннами, лепные потолки с позолотой - я увидела через открытые окна, проходя по улице, и сразу захотела купить. Когда придумывала интерьер, искала исключительно русские вещи: картины, мебель, люстры, ковры, посуду. Мы со Славой решили создать собственную маленькую Россию у себя дома - с этого началось и наше коллекционирование. Этот петербургский дом я обустраивала уже по образу и подобию нашего парижского жилища, хотя оттуда сюда ничего не перекочевало. А вот кое-что из уже проданных поместья и квартиры в Америке теперь здесь. Так же как и с дачи в Лаппеенранте - ее Слава приобрел в середине 1980-х, потому что я скучала по серому небу, мне нужны были низкие облака».

Ольга Ростропович: Хотя я почти сорок лет прожила в Америке, по-прежнему считаю себя русским человеком. С тех пор как папа ушел из жизни пять лет назад, мама в Париж больше не возвращалась - не хочет. Живет в квартире на Остоженке при своем Центре оперного пения, занимается обучением певцов и новыми постановками. К сожалению, мы очень редко собираемся всей семьей, но на Новый год стараемся обязательно встречаться на даче в Жуковке. Двое моих сыновей плохо говорят по-русски, живут в Швейцарии, но младший так обожает бабушку, что с детства мечтает открыть в Москве ресторан с меню из ее любимых блюд, и название придумал - “Ля Галина”. Я сейчас живу в Москве и занимаюсь делами Фонда культурных и гуманитарных программ М. Л. Ростроповича - папа основал его для поддержки молодых талантливых музыкантов».

В 1990-м Вишневской и Ростроповичу вернули советское гражданство, награды и звания народных артистов СССР. Однако снова стать советскими подданными они отказались, продолжая жить по швейцарским документам апатридов - лиц без государственной принадлежности. Квартиру в Москве и дачу в Жуковке возвращать было не нужно: все годы вынужденной эмиграции в них жила сестра Мстислава Леопольдовича. «В 1990 году мы впервые с 1974 года приехали в СССР с Вашингтонским симфоническим оркестром, которым руководил Слава, - концерты прошли в Москве и Ленинграде. Жуткое было впечатление от страны, находившейся в страшной депрессии: грязь, одна лампочка на весь подъезд и сложенные картонные коробки вместо ковриков у дверей. Есть нечего, прилавки в магазинах пустые, а на полу стружки, как в конюшне. О возвращении сюда я тогда и подумать не могла. И только в 1992 году, когда Большой театр решил отпраздновать мой юбилей, сорокапятилетие сценической деятельности, я подошла к рампе, увидела огромный зал, наполненный людьми, которые тянули ко мне руки, кричали что-то, - и негативные эмоции, буквально клокотавшие во мне все эти годы, сразу ушли куда-то.

Мы стали время от времени приезжать в Петербург - все-таки это мой родной город, который я считаю самым красивым в мире. В 1995 году мэр Анатолий Собчак, с которым мы дружили, посоветовал купить здесь квартиру. Если в городе есть набережная, значит надо искать на ней. Мы выбрали квартиру из семи комнат площадью около двухсот метров на втором этаже этого дома на набережной Кутузова - дуло крейсера “Аврора” смотрит прямо нам в окна. Огромные комнаты были разделены на типичные петербургские коммунальные “пеналы” с одним окном. Все перегородки мы убрали, сделали ремонт и, помню, обмывали покупку с Анатолием Александровичем прямо на подоконнике, когда Слава обнаружил, что единственный в доме балкон принадлежит соседней квартире, и сказал: “А давай купим весь этаж!” Я ему: “Зачем?!” Но он меня уговорил, и тогда рабочие перешли на вторую половину этажа - отремонтировали еще семь комнат. Однако жить нормально и тем более пригласить кого-то в гости было нельзя: ступени на лестнице были как будто изъедены ихтиозаврами, даже перила на ней отсутствовали, сквозь наш вестибюль был проход с набережной Невы на Шпалерную. Пришла я, помню, на первый этаж предлагать расселение - боже, что я там увидела! В десять утра уже опухшие от пьянства синюшные мужики, ряды пустых бутылок: “Халллинаа Паалнаа, царица вы наша!” В результате мы скупили квартиры на первом этаже, на третьем, подвал, чердак - в конце концов весь дом стал нашим, и лишь обитатели маленькой двухкомнатной квартиры на третьем этаже из вредности лет десять отказывались от любых вариантов переезда, пока не уехали в позапрошлом году. И при этом до сих пор приходится слышать, что этот дом нам подарил Собчак, - ничего себе подарочек! В общей сложности, расселяя коммуналки, мы купили сорок две однокомнатные и двухкомнатные квартиры».

Теперь на первом этаже дома - архив Галины Павловны и Мстислава Леопольдовича, где хранятся их портреты, фотографии, ноты, подарки, сценические костюмы, мантии различных университетов мира, десятки орденов, пять премий «Грэмми». Здесь же - мемориальная комната Шаляпина, раритеты для которой были приобретены у дочери баса: портреты работы Коровина и Серова, ковер из квартиры Федора Ивановича и его трость. На втором этаже - жилые апартаменты Галины Павловны и Мстислава Леопольдовича, а на третьем - гостевые комнаты и галерея с работами авангардиста Гавриила Гликмана и других художников. «Нам пришлось здесь делать заново все - начиная от перекрытий и заканчивая лепниной. Нищей девчонкой из Кронштадта я бегала по этому прекрасному городу, и он воспитал меня, научил пониманию красоты, стремлению ее видеть, впитывать до мелочей, а не просто сколь зить по ней взглядом. Вещи для этого дома я искала за границей, много на аукционах в Швеции, и, как и прежде, у меня была установка собирать все только русское: мебель, фарфор, картины… А в петербургских антикварных магазинах приобретала обстановку для музеяквартиры М. П. Мусоргского - он находится во дворе нашего же дома, только вход со Шпалерной. Эту квартиру мы тоже купили, расселили и сделали музей - композитор жил здесь с 1872 по 1875 год, сочинил вторую редакцию “Бориса Годунова”, “Хованщину”, “Сорочинскую ярмарку” и другие произведения. Еще мы создали музей Д. Д. Шостаковича на улице Марата. И там, как во всех собственных квартирах и домах, я все делала сама, ни одного дизайнера к себе на порог не пустила.

Елена Ростропович: У нашей семьи нет родового гнезда: в 1970-е нас вырвали отсюда с корнями и нигде мы их больше не пустили. За границей я не чувствую себя как дома, все там мне чужое, но и в России не ощущаю себя своей. Приезжаю в Москву и Петербург, только чтобы повидаться с мамой, максимум на три-четыре недели, а потом тянет к себе, в Швейцарию. Четверо моих детей живут кто где - в Берлине, Париже, Дюссельдорфе, Швейцарии, и собрать их вместе очень сложно. После покупки этого дома мама уже не могла остановиться, как-то говорит: “Есть чудесная квартира на Мойке для тебя, поезжай посмотри”. Мы пришли с мужем - жуткая грязная коммуналка! Стою на кухне, думаю, как же все будет выглядеть после ремонта, и чувствую, что на меня чтото капает, - поднимаю голову и понимаю, что это падают тараканы! Разумеется, квартиру эту я купила. (Смеется.) Потом родители приобрели квартиру моей сестре Ольге, следом еще одну, и при этом никто из нас не живет в Петербурге - бываем только наездами. Это, конечно, единственный город в мире, совершенно особый. Его нельзя не любить, и отсюда не хочется никуда уезжать».

Королева Испании София со своей сестрой Иреной гостила у нас здесь несколько дней в 2001 году, так же как незадолго до этого жена экс-президента Франции Бернадетт Ширак, - мы тогда страшно готовились к их визитам. С Софией мы со Славой познакомились в Греции еще в 1960-е годы, когда она была невестой будущего испанского короля. И до сих пор у нас самые дружественные отношения. И я, и Слава всегда обожали Японию и, будучи с очередными концертами в этой стране, пошли в гости к нашему другу, великому архитектору Кензо Танге. Слава сказал ему, что хочет сделать мне подарок - комнату в японском стиле, ведь я когда-то пела партию Мадам Баттерфляй. Танге ничего не ответил, но спустя несколько месяцев морем пришли строительные материалы, прилетели японские рабочие, которые собрали комнату здесь на месте, - он нам ее подарил. Получилась игрушка, Ростропович обожал ее, иногда покупал японскую еду, приглашал гостейяпонцев, включал японскую народную музыку.

На втором этаже у нас есть “Царская комната” , как мы ее называем, с портретами членов династии Романовых, а в ней - два огромных черных дубовых буфета. Мстислав Леопольдович как-то в 1960-е годы приехал на гастроли в Свердловск, где увидел в кафе местной филармонии этих исполинов. “А откуда они у вас?”- спросил Слава. “А из Ипатьевского дома, в котором расстреляли царскую семью”. Оказалось, что перед сносом этого дома их привезли в филармонию и много лет трудящиеся открывали бутылки о головы резных фигур на буфетах, - отношение к мебели было варварское. Слава предложил их продать, но ему отказали, на них были инвентарные номера. Тогда Ростропович несколько лет отказывался выступать в Свердловске, пока руководство местной филармонии не изменило свое решение: там сделали ремонт, выбросив “эти дрова” на чердак за ненадобностью. После чего Слава привез их в Москву в разобранном состоянии, но они не помещались ни в московскую квартиру, ни на дачу: высота большего из буфетов четыре с половиной метра. Пришлось нам возвести для них пристройку - зал и прилегающий к нему домик, в котором потом пять лет жил Александр Исаевич Солженицын». Зато теперь в петербургском особняке им самое место. Сегодня Галина Павловна и ее дочери редко бывают в этом доме. По соседству, на Дворцовой, Адмиралтейской и Английской набережных, немало роскошных царских и великокняжеских резиденций, давно занятых музеями, научноисследовательскими институтами или творческими союзами, но лишь в здании на набережной Кутузова семье Ростроповичей удалось создать жилой дом с настоящими дворцовыми интерьерами - случай уникальный для Петербурга наших дней.

Текст: Виталий Котов
Фото: Виталий Коликов

Популярный российский журнал «7 дней» побывал в гостях в петербургском доме вдовы Мстислава Ростроповича, всемирно известной оперной певицы Галины Вишневской.

У знаменитой оперной певицы есть страсть, о которой мало кто знает - она коллекционирует дома. Вишневская владеет недвижимостью во Франции, Англии, Швейцарии, Америке. Но есть лишь одно жилище, переступая порог которого Галина Павловна искренне говорит: «Я - дома!» На днях двери этого уникального особняка впервые распахнулись перед корреспондентами «7Д».

Дом-мечта, как называет его Галина Павловна, стоит в Санкт-Петербурге прямо напротив «Авроры». Но история легендарного крейсера - здесь ни при чем. Вишневская всегда мечтала о доме на одной из набережных Санкт-Петербурга.

«Знаете, когда в 1974 году мы со Славой были вынуждены уехать на Запад, — рассказывает Галина Павловна, я не испытывала никакой ностальгии по Москве, но очень тосковала по Питеру. В столицу я перебралась в 1952 году, когда поступила в Большой театр. Петербург я обожаю до безумия. Это стопроцентно мой город. Если хотите, мое Отечество. Не поверите, но я до сих пор совершенно не знаю Москву! Столица для меня по-прежнему — лишь Большой театр, зал Чайковского да Газетный переулок, где находится наша московская квартира…».

Переселившись в столицу, казалось бы, навсегда, Вишневская и представить не могла, что когда-нибудь вновь возвратится в город на Неве. Причем поселится не где-нибудь, а в доме, который часто являлся ей в детских мечтах.

«Детство я провела в Кронштадте, жила в коммунальной квартире. Там кроме нас ютилось еще четырнадцать человек. Одна уборная и одна ванная на всех, - вспоминает Галина Павловна. - Конечно, было трудно. Но я нашла выход: от малопривлекательной реальности убегала в свои радужные грезы. Только в них было мое спасение. Да, что говорить: лишь в мечтах я по-настоящему жила! Особенно в страшные дни блокады. Представьте, лежала, умирала от голода, но думала не о хлебе. Я мечтала о прекрасном и возвышенном. Не сомневаюсь, что благодаря этому стремлению к красоте, искусству я и смогла выжить».

Именно в тех волшебных снах девочка нередко видела красивый дом на набережной Невы, где она была полновластной хозяйкой...

Детская мечта о доме на набережной не оставляла Вишневскую даже тогда, когда в 1978 году ее с мужем Мстиславом Ростроповичем власти лишили советского гражданства, и они вместе со своими дочерьми Еленой и Ольгой стали «невозвращенцами».

«Все годы, проведенные за рубежом, - признается певица, - я до боли тосковала лишь об одном - хмуром питерском небе. Как же я люблю эти серые, низкие облака, нависшие над городом. И как же мне их не хватало за границей! На кого-то они, возможно, действуют угнетающе, навевают грусть и печаль. Но только не на меня. Неудивительно, что свое первое жилье на Западе мы приобрели в Париже, небо над которым очень похоже на питерское. Как впрочем и сам город - серый камень и черные решетки, точно как в Питере. Как это у Максимилиана Волошина: «В дождь Париж расцветает, словно серая роза»… Мне очень не хватало Питера. Исключительно по этой причине в 1984 году мы со Славой купили дом и в Финляндии, в городе Лаппеенранта. Дело было зимой. Мы находились там на гастролях. В один прекрасный день решили прогуляться по улицам незнакомого города, и я просто ахнула. Абсолютно все: дома, улицы, воздух, небо, наконец, - словом, вся атмосфера была похожа на Петербург. Я сказала мужу: «Боже мой, мы будто в Ленинграде!» И Слава тут же предложил купить здесь дом. Ведь в то время о нашем приезде на родину и речи быть не могло. А так, став обладателями недвижимости в Лаппеенранте, всего лишь в 25 километрах от России, мы стали чуть ближе и к моему любимому Питеру. И хотя в том финском доме я бывала не так часто, но всякий раз приезжала туда с особым чувством радости и удовольствия».

Но настоящее счастье Галина Павловна испытала в 1994 году, когда муж подарил ей дом на набережной Невы - тот, о котором она так мечтала (в Россию вместе с Мстиславом Ростроповичем она вернулась в 1990-м). Особняк был действительно великолепен - солидная трехэтажная постройка ХIХ века с роскошным парадным подъездом, большими окнами… Но это - снаружи. Внутри же открывалось жалкое зрелище: все - двери, стены, лестница, перила - было сломано-переломано, повсюду пыль и грязь.

«Это был жуткий муравейник, - с ужасом вспоминает Вишневская. - Все три этажа дома занимали коммунальные квартиры, в которых жили бедные, либо очень бедные люди. В подъезде на лестнице постоянно сидели какие-то пьяные типы, смрад стоял такой, что хоть святых выноси!»

О том, каким тогда был этот дом, сегодня напоминает лишь его третий этаж, откуда последних жильцов коммунальных квартир Галине Павловне удалось переселить только несколько месяцев назад. То, что с людьми, живущими в доме, придется договариваться и искать для них другую жилплощадь, Вишневская с Ростроповичем поняли очень быстро. Ведь поначалу они приобрели в понравившемся им доме лишь небольшую квартиру на втором этаже. Но жить в ней при таких соседях оказалось делом немыслимым.

«Нам самим в ней было неуютно, к тому же мы не могли никого пригласить к себе из наших друзей - приличных людей определенного круга. И тогда Слава сказал: «Слушай, давай купим весь второй этаж». «Давай!» - согласилась я. И мы приступили к переговорам с соседями. Ведь надо было не только выкупать принадлежавшую каждому из них в этом доме одну или две комнаты, но и помочь им в приобретении квартир в каких-то других местах. Не все соглашались мгновенно. Но большинство от нашего предложения были в восторге. Дело доходило до того, что некоторые соседи приходили ко мне, низко кланялись в ноги и просили: «Галина Павловна, купите нас!» «Ужас, - сокрушалась я, - слова-то какие рабские - «купите нас»!» Но потом поняла: эти бедные, измученные люди были нам просто искренне благодарны. Ведь если бы не мы, они никогда в жизни не вылезли бы из своих страшных коммуналок! В результате мы расселили сорок две семьи, более ста человек, живших в этом доме в коммунальных квартирах».

Общая площадь дома составляет более двух тысяч квадратных метров. Одних окон в нем около ста. Только на их мытье, по словам помощницы, занимающейся ведением хозяйства, уходит весь месяц май!

Ремонтом и обустройством своего жилья Вишневская с Ростроповичем занимались по мере приобретения новых квадратных метров. Строго говоря, основное бремя легло на плечи Галины Павловны. Показывая корреспондентам «7Д» результаты своего труда, Вишневская в какой-то момент с гордостью заметила: «Смотрите и запоминайте, что может сделать одна женщина. Все, что вы видите вокруг себя, - это моя фантазия. Ростропович к ремонтным работам не имел абсолютно никакого отношения. Он лишь сказал: «Делай, что хочешь!»

Доверие Мстислава Леопольдовича было столь полным потому, что он отлично знал организаторские способности своей жены. Конечно, был прораб, который находил строителей, слесарей, электриков и прочих необходимых специалистов. Но что каждый из них должен сделать, решала Вишневская. И если поставленная ею задача не выполнялась должным образом - прораб немедленно подыскивал более квалифицированных специалистов. Так было, например, когда в одной из комнат на втором этаже пришлось трижды перекладывать паркет. Спорить с Вишневской было совершенно бесполезно. Если кто-то из рабочих пытался ей возражать, она хватала его за грудки и быстро приводила в чувство своей коронной фразой: «Я из Кронштадта, ты понял?».

«Таким образом, - объясняет Галина Павловна, - я сразу ставила выскочку на место, давала понять, что меня лучше не трогать, не заводить и не раздражать. Ведь кронштадтские, как известно, люди серьезные и чрезвычайно решительные. Если что-то не по их воле, проблем с ними не оберешься!».

Не прибегала Вишневская и к помощи дизайнеров. Для нее это слово вообще ругательное. «Никогда в жизни ни один дизайнер не вошел и не войдет в мой дом, — говорит Вишневская. — Я их не признаю. Я не люблю чужой вкус. Как можно жить в доме, где все придумано другим человеком?! Поэтому у себя всегда делаю то, что соответствует моему вкусу».

Какой стиль предпочитает певица?

«Никакой! - уверенно отвечает Галина Павловна. - Просто все в доме, по моему глубокому убеждению, должно, с одной стороны, соответствовать его владельцам, с другой - быть красивым и гармоничным. Ведь я не создаю музей, не собираю коллекцию картин, мебели, посуды для посетителей. Каждый мой дом предназначен для того, чтобы в нем было приятно, комфортно жить и встречаться с друзьями его хозяевам».

Дом, подчеркивает Вишневская, - это, прежде всего его интерьеры - он таков, какова его «начинка», вещи, его заполняющие. Все вещи в своем питерском доме Галина Павловна определяет одним словом - талантливые. Например, здесь хранится трость, принадлежавшая Федору Шаляпину. Она досталась Галине Павловне от дочери великого баса, жившей в Америке.

На стенах висят картины близких друзей семьи Ростроповича — Вишневской: Марка Шагала и Сальвадора Дали. Первый подарил Мстиславу Леопольдовичу даже свой мольберт, шутливо написав на нем: «От дяди Марка Шагала». А Дали во время одной из встреч преподнес музыканту его портрет. На рисунке Ростропович - будто в движении, он неистово играет на своей виолончели, кажется, даже слышна музыка. Причем играет стоя, а не сидит на стуле: ведь именно таким был «реактивный» образ жизни Ростроповича — сегодня здесь, а завтра там!

Практически у каждой вещи в этом доме есть история. Иногда смешная, иногда детективная. Например, огромный занавес, изготовленный знаменитым художником Валентином Серовым к популярному балету Дягилева «Шехеразада», который украшает сегодня один из залов на втором этаже, Мстислав Леопольдович тайно вывез в чемодане из Парижа. А солидный темно-коричневый буфет, принадлежавший в свое время Николаю II, Ростропович приобрел за бесценок во время гастролей в Свердловске. Буфет там стоял в местной филармонии возле столовой. И был никому не нужен. Разве что любителям пива, ловко открывавшим бутылки о его массивные дубовые резные детали…

«Когда я говорю, что все вещи в моем доме талантливые, я имею в виду то, что среди них нет ни одной случайной, - объясняет Вишневская. - Каждая вещь имеет свое место, свой смысл, свою историю. Я не страдаю вещизмом. Никогда не приобрету вещь ради самой вещи.

Тут, как и во всем остальном, я стремлюсь к совершенству. Именно поэтому я никогда не покупаю ничего ни в супермаркетах, ни в современных мебельных салонах. Блошиные рынки тоже не для меня, хотя на них порой и встречается что-то оригинальное, любопытное. Но я предпочитаю аукционы.

Практически все, что имеется в этом доме, было приобретено на тех или иных международных аукционах в Париже, Лондоне, Копенгагене, Нью-Йорке. Не всегда это бывало просто, как кажется: заплатил, мол, деньги, и все. Как-то на аукционе в Стокгольме мне очень понравились двухметровые напольные вазы из коллекции одного из китайских императоров. Но по неизвестной причине их отказывались продавать. Я вернулась домой расстроенная и рассказала обо всем Славе.

Он пришел в ярость: «Как не продали? Завтра же пойдем к ним вместе!» Пришли. Он вызвал аукционщика, они отошли куда-то в сторонку, и Слава с ним быстро обо всем договорился. А иногда и вещь мне нравится, и цена устраивает, но я ее не покупаю. Так случилось, например, с сундуком последней российской императрицы Александры Федоровны. Сундук был потрясающий, покрыт верблюжьей кожей.

Понравился он мне очень. Я ходила вокруг да около этого сундука, но так его и не приобрела. Почему? Не хотелось тащить в дом боль, слезы и несчастья этой женщины. Вообще, вещи на аукционах для своих домов мы со Славой стали покупать как только оказались на Западе. С тех пор это стало у нас правилом. Я внимательно изучаю каталоги, если есть возможность, сама лечу на торги, если нет - совершаю покупку по телефону или через доверенных лиц. Словом, все, что вы видите в этом доме, доставлялось сюда чуть ли не со всего света на грузовых машинах, поездах, самолетах, кораблях».

На кораблях в этот дом на набережной Невы привозили не только мебель. По морю была целиком доставлена одна из комнат на втором этаже. Ее сделали в Японии по проекту гуру современной архитектуры Кензо Танге, друга Мстислава Леопольдовича. Узнав, что Ростропович с Вишневской приобрели дом в Питере, Танге предложил ему одну из комнат оформить в чисто японском стиле. Кензо лишь попросил прислать ему точные размеры этой комнаты. Затем в Токио японские специалисты изготовили все

необходимое для нее — стол, циновки, двери-ширму, доставили все это хозяйство морем в Санкт-Петербург, где после аккуратно собрали. Эта японская комната была у Рос-троповича, большого поклонника Япо-нии, куда он непременно ездил каждый год, начиная с 50-х, самой любимой в доме.

У Вишневской таких любимых комнат в этом доме две. Первая — где хранятся ее сценические костюмы. Вторая — ее «уютно-роскошная» спальня, где она любит уединиться. Это единственная комната в доме, которая всегда закрыта для посторонних. Лишь дважды Галина Павловна нарушила это правило. В обоих случаях сделала она это ради добрых подруг.

В первый раз свою спальню, сама перебравшись в другую комнату, Вишневская предоставила королеве Испании Софии. Во второй - супруге президента Франции Жака Ширака Бернадетт. Обе высокие особы, оказавшись в Санкт-Петербурге, тогда серьезно нарушили протокол - отказались от правительственных резиденций в пользу гостеприимного дома Вишневской и Ростроповича на набережной Невы.

Давно хотела написать об этом заметку.

Осенью прошлого года имел место быть беспрецедентный случай. Уникальная коллекция русского искусства Мстислава Ростроповича и Галины Вишневской была выкуплена с торгов Sotheby`s бизнесменом Алишером Усмановым . Торги на Sotheby`s, на которые были выставлены 450 лотов, должны были состояться с 18 по 19 сентября 2007 года. Однако за день до начала продаж Усманов выкупил собрание. Что вызвало бурю негодования у коллекционеров. Сумма сделки превысила предварительный эстимейт, который оценивался, по различным данным, от 26 до 40 миллионов долларов .

Почти пол года решалась её судьба и разные сми печатали разный исход. Где-то помелькало, что коллекция всё же останется у владельца, на что сам Усманов убедительно заявлял: "Я хотел соблюсти волю Галины Вишневской, которая хотела, чтобы коллекция нашла свое место в одном из дворцов Санкт-Петербурга. Я узнал, что в одном из прекрасно отреставрированных недавно дворцов, Константиновском, нет собственной коллекции".

И уникальная коллекция Мстислава Ростроповича и Галины Вишневской наконец обрела свой дом в Константиновском дворце . Экспозицию 13 мая этого года торжественно открыл Путин.

Господа туристы! Я вам искренне советую! Не обходите мимо, а зайдите и порадуйте свой взор действительно достойной коллекцией не только картин, а и уникальной мебели, посуды и множества другого, что при жизни собирала эта на весь мир известная пара выдающегося русского виолончелиста, дирижёра Ростроповича Мстислава Леопольдовича и его жены Вишневской Галины Павловны - известной сопрано певицы.

Галина Вишневская .

«Как известно, в 1974 году мы вынуждены были уехать из России, а четыре года спустя нас лишили советского гражданства. Все имущество осталось там. Мы выехали - Ростропович с виолончелью, псом -ньюфаундлендом Кузей, я с двумя чемоданами и двумя детьми. И жизнь надо было начинать с нуля. Тогда мы поселились в Париже, сначала снимали квартиру на бульваре Мользерб, а затем купили квартиру на авеню Жорж Мандель, в которой мы и жили все эти годы. И нам захотелось создать русский дом.

Первое, что мы приобрели тогда у очень известного коллекционера и антиквара Льва Адольфовича Гринберга, это портрет Николая II кисти Валентина Серова. Также мы купили у него два больших портрета Екатерины - один работы Левицкого, другой Пустынина. Нас он просвещал, чтобы мы не были обмануты в своем желании приобретать русские вещи. Появилась возможность покупать их в разных странах.
Мебель у нас почти вся от Поповой. Знаменитый парижский магазин до сих пор носит это имя. Мы в нем купили много хороших вещей, некоторые картины, фарфор тоже от нее. Вот таким образом создавалась наша коллекция. Я люблю фарфор. Мне всегда он говорил об очень многом. А русский фарфор какой-то особенный. Я моментально его отличаю среди других красивых вещей. Сравнительно молодой, начинался он где-то в середине XVIII века при царице Елизавете Петровне. Блистательные мастера - Виноградов, Чернов. Глядя на фарфоровые изделия того времени, я вижу крепостную девушку, сидит она, песни поет, при свете лучины разрисовывает чашку или вазочку, или тарелки - в этих вещах ее мечта.
Конечно, по антиквариату и различным коллекциям у меня много книг, которые я перечитывала. Сначала через Гринберга я узнавала об интересных вещах на аукционах. После я стала получать каталоги, сама ездила на эти аукционы, и сама торговалась, это очень азартное занятие. Получить именно то, что хотела. Когда вещь такая редкая, и ты держишь ее в руках - это приносит невероятную радость.
Можно бесконечно любоваться этим огромным полотном Николая Рериха. На нем ангелы, охраняющие камень. Художник написал картину для будущего храма в имении княгини Тенешевой. Храм не был построен -грянула революция. Рерих уехал из России и взял полотно с собой, в Нью-Йорк. Там оно висело в музее много лет, и потом оказалось на аукционе. Нам привезли его в Лондон с аукциона Сотбис лет десять назад. Вот какая большая покупка. Григорьев у нас, изумительный русский художник, несколько картин Репина.
Любимые вещи в коллекции... Вот висят эти картины - всегда перед глазами, они как хорошие знакомые, друзья, близкие тебе люди - ты их принимаешь, как что-то свое, часть себя. В них вложено столько собственных эмоций, ощущений, что ты уже сроднился с ними. Именно русское искусство, приобретенные старинные работы, реликвии, стали частью моей жизни. И Слава также относился к этому. Он мог часами сидеть и рассматривать рисунок на фарфоре, все эти линии на серебре. Кстати, русское серебро, оно тяжелее, допустим, чем английские, французские изделия. Эта массивность, и в то же время удивительный вкус в русских вещах, и немножко есть варварства в них. Так же неповторим и русский ампир.
Безусловно, мы могли бы покупать не только русские вещи, но у нас было желание создать русский дом. Мы не собирались уезжать из России, это произошло так быстро, нас вынудили просто уехать из дома. И я хотела получить свой кусочек России - мой Петербург. Я родилась в нем, т.е. в Ленинграде, как тогда он назывался. И в разлуке с Родиной мы создавали свой русский дом. Ростропович играл чуть ли не каждый день концерты по всему миру, зарабатывал деньги, а я покупала. Он тоже бывал на аукционах, но конечно реже, чем я, Я находила в каталоге какую-то вещь и показывала ему, или он находил, мы с ним советовались, покупать или не покупать. Бывали и жаркие споры. Часто он покупал то, что я бы не купила из-за цены, пожадничала, может быть, а он, если нравилась вещь, покупал безоговорочно. Ну, женщины всегда более расчетливы, чем мужчины. Великий артист зарабатывает деньги, отдавая на сцене все - пальцы, руки, душу. Поэтому порой жалко платить так много, даже за такие красивые, изящные работы.
Он любил те же самые вещи, что и я. У нас вкусы с ним совпадали абсолютно. Он тоже любил фарфор. То, что мы любили - это все в коллекции. То, что не любишь, ты не покупаешь, зачем это нужно...
Решение продать коллекцию, мы приняли вместе. Мы хотели, чтобы при нашей жизни, все эти ценности, которые мы собирали с большой любовью много лет, попали в руки истинных знатоков и любителей русского искусства, русской старины. И пусть для них будет особо ценно и то, что теперь это не только произведение искусства как таковое: это вещь, которая была когда-то отобрана нами, и согревала наши души, была частью нашего дома, придет к новым обладателям, храня тепло наших рук и сердец.»

О самой коллекции.

Говоря вкратце, коллекция начала складываться уже после их вынужденного отъезда из Советского Союза. Так что вещи из собрания Ростроповича-Вишневской из России не вывозились . Да они, собственно, и не считали никогда, что собирают «коллекцию». До сих пор Галина Вишневская с трудом называет выставленные на торги вещи этим громким и, наверное, обязывающим словом. Покупались красивые, напоминающие родину предметы. Заполняли парижский дом в попытке придать ему хотя бы отголосок покинутой страны. Поэтому сугубо русское, поэтому такое разное, но все как будто на одну тему. Несколько произведений действительно музейного уровня - цены соответствующие, но много совсем недорогих вещей, которые, по оценкам экспертов, могут заинтересовать не столько коллекционеров, сколько почитателей таланта знаменитых музыкантов. Впрочем, надо отметить, что коллекция выставляется не целиком. Оставили самое дорогое (сердцу, конечно, а не кошельку), например, уникальное собрание музыкальных рукописей - детище Ростроповича. К тому же часть вещей уже была продана раньше, без особой шумихи.

В разделе живописи есть произведения Маковского , Айвазовского , Левитана , Харламова , Нестерова , Малявина , театральные эскизы Гончаровой, Судейкина, Добужинского. Несколько из представленных работ действительно высочайшего значения и уровня. Самым значительным лотом эксперты единодушно называют «Лики России» Бориса Григорьева (эстимейт 1 млн. - 1 млн. 500 тыс. фунтов) - одну из важнейших работ в творчестве художника, непосредственно связанную со знаменитым живописным циклом «Расея» ( широко известен его цикл «Расея» (альбом, изданный в 1918, включает в себя живопись и графику, а также тексты П. Е. Щеголева, Н. Э. Радлова и самого художника). В этом альбоме портеты и пейзажи русской деревни сложились в многоголосую песнь, полную не тоски, но горькой меланхолии. За рубежом Григорьев снова вернулся к этой теме, переиздав «Расею» на русском и французском (1921, 1922) и дополнив её новым альбомом «Лики России» (на французском и английском; 1923, 1924), в состав которого вошли и портреты актёров МХАТа. В 2005 г. "Расея" была переиздана в серии "Возвращение книги" ). Эту картину, написанную в 1921 году после переезда Григорьева из Берлина в Париж, и сам художник считал одой из самых важных и никогда с ней не расставался. Даже закрепил на специальной разборной основе, чтобы упростить перевозку на выставки. Кроме нее на торги выставлены еще шесть работ Григорьева , в том числе очень выразительный «Автопортрет» (200-300 тыс. фунтов), написанный за год до смерти художника, и «Портрет Петра Бакшеева» в роли горьковского Васьки Пепла (500-700 тыс. фунтов).

Не менее значительный экспонат коллекции - «Сокровище ангелов» Николая Рериха 1905 года (эстимейт 800 тыс. - 1 млн. 200 тыс. фунтов). Полотно, на котором ангелы стерегут драгоценный краеугольный камень мироздания, заключающий в себе добро и зло, вероятно, связано с неосуществленными росписями храма в Талашкине. Работа много раз экспонировалась и публиковалась и имеет безупречный провенанс.

Особняком в коллекции представлено собрание из двадцати двух работ Ильи Ефимовича Репина . Из 20 произведений, выставленных на торги, любопытна работа «Большевики» 1918 года (300-500 тыс. фунтов). Она отражает неоднозначное отношение художника к новой власти через почти по-карикатурному страшный сюжет: красноармеец отнимает хлеб у беспризорного ребенка. Интересен и «Портрет Чуковского» (300-500 тыс. фунтов), написанный Репиным на пике их дружбы.

Среди других лотов следует также отметить один из многочисленных эскизов Александра Иванова к «Явлению Христа народу» (500 тыс. - 1 млн. фунтов), очень редких на рынке, так как большинство эскизов находятся в музейных собраниях.

Портретов в коллекции Ростроповича-Вишневской представлено много. Среди них выделяется долгое время считавшийся утерянным «Портрет Прасковьи Бестужевой» кисти Владимира Боровиковского (400-600 тыс. фунтов). Портрет был написан в качестве дополнения к портрету ее мужа Александра Бестужева, ныне хранящемуся в Кировском музее.

Стоит отметить и «Портрет княгини Авроры Демидовой» (800 тыс. - 1 млн. 200 тыс. фунтов) - женщины непростой судьбы и удивительной красоты, был создан Карлом Брюлловым около 1837 года. А также написанный Валентином Серовым «Портрет князя Феликса Юсупова» (800 тыс. - 1 млн. 200 тыс. фунтов), "Портрет гитариста"- В.А. Тропинина (эстимент 305-407 тыс. долларов США), так же в разделе западноы портретов при русском императорском дворе стоит отметить "Портрет императрицы Елизаветы I" - Джонатана Баптиста Лампи и "Портрет Екатерины II" по образцу портрета Лампи.

В разделе декоративно-прикладного искусства - великоустюжские финифти (украшение изделий в технике клуазоне создается путем нанесения цветных эмалевых паст между перегородками, которые получается путем пайки тонких фигурных металлических полосок на литое медное или бронзовое основание. Перегородочная эмаль является самой ранней и распространенной техникой украшения, и положила начало великой традиции эмалирования в России) XVII века, резные изделия из моржовой кости XVIII века, бронза и малахит, русское императорское стекло, императорские фарфоровые орденные сервизы (завод Гарднера. В то время Императорская фарфорная мануфактура обладала действующей монополией на производство фарфора, и завод Гарднера стал первым частным фарфоровым предприятием в России,а вскоре его высококачественная продукция привлекла к себе внимание Екатерины II. Орденные сервизы использовались лишь раз в год в Зимнем Дворце, где рыцари, награжденные орденами, собирались за ужином) . И, конечно, русский фарфор , поклонником которого является сама Галина Вишневская. В ее коллекции фарфор разного времени и качества, но есть действительно редкие и очень значимые вещи. Среди них два подарка Екатерины II своему фавориту графу Орлову - редкая фарфоровая табакерка с портретом графа (150-200 тыс. фунтов) и набор фарфоровых предметов из знаменитого Орловского сервиза, включавшего когда-то около 300 предметов (350-550 тыс.фунтов). Впрочем, есть лоты и совсем недорогие - например, собрание фарфоровых статуэток, которые, безусловно, порадуют поклонников знаменитых музыкантов.

Коллекция хороша не только набором вещей, но и их «одомашненностью». Картинами изо дня в день любовались, из императорского фарфора угощали гостей, в шкатулках хранили любимые безделушки. Вещи несли атмосферу, заполняли дом воспоминаниями и ощущениями. Собрание Ростроповича и Вишневской действительно очень личное, и, наверное, это один из важнейших аспектов, который привлечет внимание покупателей наряду с качеством произведений и громкими именами владельцев.

ВОТ НЕКОТОРЫЕ ЛОТЫ КОЛЛЕКЦИИ.

«Лики России» Бориса Григорьева (эстимейт 1 млн. - 1 млн. 500 тыс. фунтов)

Автопортрет Бориса Григорьева

Борис Григорьев - портрет Петра Бакшеева в роли Васьки пепла из пьесы Максима Горького " На дне".

«Сокровище ангелов» Николай Рерих 1905 год (эстимейт 800 тыс. - 1 млн. 200 тыс. фунтов)

Портрет княгини Авроры Демидовой - Карл Брюллов (800 тыс. - 1 млн. 200 тыс. фунтов)

Илья Ефимович Репин - портрет Корнея Чуковского.

Портрет императрицы Елизаветы I - Джонатан Баптист Лампи

Набор фарфоровых предметов из Орловского сервиза, Императорский фарфорный завод период Екатерины II (эстимент 715тыс. - 1млн.120 тыс. долл.)

Резные изделия из моржовой кости XVIII века

Эскиз Александра Иванова к «Явлению Христа народу» (500 тыс. - 1 млн. фунтов)

Императорские фарфоровые орденные сервизы. Завод Гарднера.

Портрет гитариста В.А. Тропинина (эстимент 305-407 тыс. долларов США)

Русское императорское стекло.

В столице появится Центр культурного и исторического наследия М. Ростроповича и Г. Вишневской.

Виолончелист Мстислав Ростропович и певица Галина Вишневская. 1964 год. / Михаил Озерский / РИА Новости

В здании, построенном во дворе Музея П. Чайковского на Кудринской площади, разместятся концертный зал, музыкальные гостиные и музейная экспозиция, посвящённая жизни и творчест­ву М. Ростроповича и Г. Вишневской . О том, как создавался Центр, «АиФ» рассказала Елена Ростропович:

— Идея создания принадлежит моей матери, Галине Павловне Вишневской . Родители приобретали на аукционах редкие документы, связанные с русской культурой и историей. Последние годы жизни мама думала о том, как сделать доступным для широкой публики все собранные ими раритеты.

Большую роль сыграла и выставка «Ростропович — Вишневская. Судеб скрещенье», прошедшая в год 85-летия отца в Музее Глинки. Тогда стало понятно, что экспонаты выставки — и личные вещи, и уникальные документы родителей, и собранные ими раритеты — должны быть доступны широкой публике.

Галина Павловна обратилась к президенту Путину с предложением создать такой Центр, он идею поддержал. Министерство культуры предложило нам незастроенный участок земли, примыкающий к флигелю усадьбы Чайков­ского. Подчеркну, чтобы не было недо­разумений: Центр никак не повлияет на деятельность Музея Чайковского. И для отца, и для матери Чайковский был одним из самых любимых и глубоко почитаемых композиторов. С его музыкой Мсти­слав Леопольдович пришёл в Большой театр в январе 1968 г. Первая большая роль Галины Павловны в Большом театре — Татьяна в «Евгении Онегине» 30 декабря 1953 г. И завершила свою оперную карьеру она ролью Татьяны в Гранд-опера в Париже в 1982 г. Прощальный концерт Ростроповича перед отъездом из СССР в 1974 г. целиком состоял из произведений Чайковского.
А буквально в 100 м от Центра недавно был открыт памятник Иосифу Бродскому , с которым родители были дружны, и судьбы их были чем-то похожи.

На открытии кроме дочерей Галины Павловны присутствовали Александр Сокуров, Максим Шостакович и другие. Фото с сайта www.gov.spb.ru

В Санкт-Петербурге на доме по набережной Кутузова, 16, окна которого выходят на крейсер «Аврору», была открыта вторая мемориальная доска - на сей раз в память о Галине Вишневской. Авторы бронзовой доски скульптор Рустам Игамбердиев, архитектор Антон Медведев, художник Александр Додон изобразили великую певицу ХХ века в образе Тоски из одноименной оперы Пуччини – партии, которую она многократно исполняла на сцене Большого театра. Со своей доски, словно из окна Вечности, она слушает играющего мужа – великого виолончелиста ХХ века Мстислава Ростроповича, чей барельеф расположен справа. Дочери Ольга РОСТРОПОВИЧ , руководитель Центра оперного пения Галины Вишневской, и Елена РОСТРОПОВИЧ , президент благотворительного фонда Вишневской-Ростроповича «Во имя здоровья и будущего детей» рассказали музыкальному критику Владимиру ДУДИНУ о том, чем для них является дом на набережной Кутузова, 16.

– Чем был этот дом на набережной для Галины Павловны?

Ольга Ростропович: Этот дом был для нее очень дорог. Мама очень любила Ленинград, всегда хотела, чтобы у нее здесь был дом недалеко от Эрмитажа, Летнего сада, чтобы стоял на Неве – во всяком случае, именно такие пожелания она высказывала папе. Они приобрели сначала одну квартиру, потом расселили еще около десяти, где в каждой было по четыре-пять семей, купив им 43 отдельные квартиры. Процесс расселения занял много лет. Последняя квартира была выкуплена четыре года назад. Люди, которые оставались здесь жить, были очень довольны: у нас очень чисто, замечательная охрана, поэтому, конечно, отсюда им никуда не хотелось уезжать. Но вот наконец все выехали. Мама сделала дом таким, каким хотела, каждый сантиметр обставила по своему вкусу.

Елена Ростропович: Дом в Петербурге существует благодаря Галине Павловне. В этот дом мы собрали все. Папа и мама привозили сюда свои архивы, платья, словом, культурное наследие: партитуры, письма, включая даже наши письма к родителям, фотографии, много потрясающих личных вещей. Родители ведь пустили корни в Европе, я продолжаю там жить уже более сорока лет, в Лозанне. А дом в Петербурге – единственный, купленный в России. Сейчас здесь находится наш семейный фонд, наша семья, наша жизнь.

– Публиковать неизвестные документы не планируете?

Е.Р.: Пока нет, пока хотим разобраться, сейчас столько всего надо успеть сделать, пока мы еще с Ольгой можем, а время идет. Наши дети, которых у меня четверо, а у Ольги двое, еще не поддержали это дело. Но пока они молодые, не стоит с них спрашивать.

О.Р.: Надо думать, все в процессе, есть планы, но пока говорить о них рано.

– Для широкой публики не собираетесь когда-нибудь открыть этот дом? Может быть, камерный концертный зал?

Е.Р.: Нет, это наш частный дом с семейными архивами. У нас есть два музея – Мусоргского и Шостаковича, куда можно попасть по записи, но не просто полюбопытствовать, а осмысленно, с целью. Мы не афишируем это громко. Концертный зал? Может быть, когда-нибудь, если это будет служить какой-то цели.

О.Р.: Во всяком случае, сейчас об этом речи пока нет. Мама говорила, что не хотела бы, чтобы сюда ходили люди в грязной обуви. Она считала, что здесь находится ее личное пространство. Да и все это – очень серьезный и хлопотный вопрос, над которым мы с сестрой думаем.

– Открытие мемориальной доски завершило год 90-летия Галины Вишневской?

О.Р.: Да, мамин юбилейный год я провела на высоком уровне, как ей бы понравилось. В январе в Красноярске прошел фестиваль, посвященный Галине Павловне. Мы выступали в Иркутске. Фестиваль Ростроповича в этом году с концертным исполнением «Аиды» с Зубином Метой тоже был посвящен маме. Был конкурс оперных певцов Вишневской, после чего в сентябре состоялся Первый оперный фестиваль им. Вишневской в Сочи, который станет ежегодным. В октябре на исторической сцене Большого театра прошел концерт памяти мамы, два месяца там была открыта посвященная ей выставка. 11 декабря в день ее ухода прозвучала Четырнадцатая симфония Шостаковича в Большом зале консерватории. Следующий год пройдет под знаком юбилея папы. Два года я думаю о том, кого бы папа захотел увидеть в год своего 90-летия, и поняла, что он наверняка привез бы свой любимый оркестр из Вашингтона, где семнадцать лет был главным дирижером. Они с удовольствием приедут, потому что очень дорожат памятью о папе, и выступят в Москве и Петербурге. Надеюсь, что все получится. Еще папа очень любил Японию, поэтому в Москву приедут японские оркестр и хор. В моем сознании папа с мамой продолжают жить, я с ними мысленно общаюсь. Поэтому не ожидала увидеть сразу два родных лица на памятных досках – все, что от них осталось, их больше нет… Мне в день открытия доски снова стало очень тяжело. С другой стороны, оба они смотрят друг на друга, на любимого человека, на Неву.

Похожие статьи